Считай звёзды
Шрифт:
— Ну, — Остин переступает с ноги на ногу, немного нервно дернув головой. — Ты препираешься, — что? — То есть, — тут же исправляется. — Ты защищаешь упыря, это странно. Что я сделал? — никак не оставляет данный вопрос в покое.
— Я говорю не потому, что обижена, — показываю кавычки пальцами, — на тебя. Это лично мое мнение, Остин, — скованно потираю плечи, еле сохранив нашу зрительную связь. — Ты был неправ, — обидно, в моих глазах читаются все эмоции, полные неуверенности и волнения. И друг видит их, лишь сводя брови к переносице.
— Почему? — почти шепчет. Лицо выражает полное непонимание.
Простое «он не понимает». Остин не понимает. На самом деле.
Неужели, ты настолько поверхностный человек? Это всё воспитание родителей? Или ты сам по себе таков? Не понимаю.
— Ты… — сглатываю, с дрожанием пальцев вздохнув. — Ты многое не понимаешь, — ставлю точку. Для себя. Больше не будет попыток разобраться в данной личности. Не скажу, что мне всё до конца ясно, но нет желания продолжать копаться в голове друга, который продолжает с хмурой озадаченностью смотреть мне в глаза:
— О чем ты?
«Подожди, я не хочу…» — холодные пальцы пытаются найти в темноте чужую ладонь, что не имеет права лежать на её бедре.
«Да ладно, будет весело».
Смотрю на него. Он на меня. Мое лицо более не выражает ничего разваленного. Только легкое разочарование в друге, которого столько лет считала своей опорой. А сейчас остаются лишь сомнение в безопасности рядом с ним. Доверие имеет способность пропадать в одно мгновение, и вернуть его гораздо труднее.
— Объясни, — даже окружение шума не скроют его властный тон. Остин делает шаг ко мне, ещё ближе, а мне остается только обхватить себя руками покрепче. Понимаю, русому постоянно и во всём требуется «разжевывание», но тщетно. В итоге он не поймет, останется при своем мнении. И мне несильно хочется возвращаться к теме нашего интима. Оно неприятно. Не стану его поднимать.
— Дело в О’Брайене? — попытки Остина докопаться до правды — нелепы.
— Нет, — резко отрицаю, качнув головой, но взгляд так и не возвращаю на его лицо. — В тебе, — повторяю и не затыкаюсь, выпалив следующее. — Прекрати сбрасывать «вину» на других, — еще один факт, сильно злящий. Остин постоянно оправдывает свои поступки, приплетая других. Хватит. Достаточно.
— Черт, — парень моргает, прикусывая губу, и начинает оглядываться по сторонам. — Я не понимаю… — кажется, не удастся освободиться от его расспросов. Но я продолжу молчать. Молчание — это опять-таки мой личный выбор, верно? Только я решаю: стоит ли говорить или нет.
Остин не оставляет попыток узнать: он продолжает смотреть на меня, задавать один и тот же вопрос. Он давит, и мои внутренности от этого пошатывает. Не знаю, можно ли считать, что мне везет, когда поднимаю глаза, но взгляд падает не на лицо друга, а на того, кто поднимается по лестнице за его спиной.
Первое, что подмечаю — бледность. Второе — сильный отек век под глазами, словно парень сильно и долго тер их пальцами. Выглядит болезненно, не думала, что он придет сегодня. Видимо, Лиллиан не права. Её слова что-то
А, может, он всегда походил на «зомби»? Откуда мне знать, я не особо замечала его на протяжении многих лет.
О’Брайен добирается до верхней ступеньки, выходя на наш пролет, и теперь находит опору ладонью в виде стены, до этого он держался за перила. Ему так необходимо поддерживать себя? Настолько хреново?
Всеми клетками организма молюсь, чтобы этот тип просто прошел мимо, но почему? С какого черта ты, Дилан, всё же обращаешь на меня свое внимание? Отвернись к черту! Мне от нашего зрительного контакта тошно!
А сама не отвожу взгляд. Смотрю в ответ на бледного парня, который хромает, почти скрывшись за спиной Остина. Но тот резко оглядывается, проследив за моим вниманием, и лицо выражает сильнейшую степень хмурости, когда взгляд находит точку моего пристального интереса. Быстрый шаг назад — и русый перекрывает дорогу Дилану, который отвлекается от меня, но не поднимает глаза на парня, сохранив голову немного опущенной. Смотрит ему в шею, приходится притормозить.
— Ты хочешь, чтобы я извинился? — зачем Остин говорит это так громко? Он смотрит на меня, и я вижу этот неприятный знакомый блеск в глазах. — Хочешь? — повторяет еще громче, привлекая внимание людей вокруг.
Вот оно что… Если подумать, то в моменты его «агрессии» он никогда не был один. Нас всегда окружали люди, в частности те, кто слепо поддерживали его деяния. И данный момент — не исключение. Многие, кто начинает останавливаться, заинтересованно наблюдая за происходящим, — сугубо «почитатели» Остина, желающие пробиться в его круг общения.
Остин выставляет всё на показ. Ему нужна сила в виде окружения, чтобы чувствовать себя уверенным.
Всеобщая ненависть к Дилану — результат его влияния, поэтому я совсем не поражена тем, с каким отвращением многие окидывают О’Брайена взглядом, словно он мешок с мусором на праздничном столе, полном сладостей, а в центре — огромный торт «Остин».
Замечаю, как народ начинает кучковаться. Они с улыбками и шепотом поглядывают на Остина, ожидая зрелище. Сама отступаю к стене, не веря в существование столь сильного давления. Буквально всем телом физически ощущаю, как взгляды людей принуждают меня сравняться с полом. Если подобным образом ощущаю себя, то каково О’Брайену, ведь весь поток неприязни одолевает исключительно его, в то время как Остин получает долю хвалы.
Дилан ниже опускает лицо, взгляд нервно блуждает, исподлобья изучает обстановку, чтобы понять, как действовать. Ясно видно — он не настроен, он жаждет тихо уйти.
Тихо. Дилан О’Брайен тихий. Связано ли это с тем человеком, от которого они с Лиллиан бежали?
Остин открыто получает удовольствие от одобрительного гогота, когда пихает Дилана в плечо, прервав попытку того обойти его. Парень не желает конфликтов. Мне всегда казалось, что упыри настоящие задиры, но даже такие неприятные по всем мерам типы, как они, уходят, оставив бедняг в покое, если те не дают ответной реакции. А Остин не нуждается в ответе.