Щорс
Шрифт:
Вдоль вагонов прохаживались моряки. Трое их. Эти не едут — хозяева. Шагают вразвалку, будто по палубе, опутанные накрест пулеметными лентами; у самых лодыжек, едва не касаясь затоптанного снега, болтаются на ремнях маузеры в деревянных кобурах. Кого-то высматривают. Николай спиной почувствовал на себе их взгляды, цепкие, ощупывающие.
Удручающей оказалась встреча и дома. Испуг, оторопь, жалость вызвал своим появлением у близких. Схлынула первая волна, остыв, Николай понял, что причина в его внешности. Присмотрелся к себе, привык, но домашние знают и помнят его другим. Пожалел, не послушался Валю и не предоставил ее ножницам свободу. Можно было бы сменить и шинель на более приличную.
Дома уже — и брат, Константин. Не виделись с лета 14-го. Возмужал, окряжистел; гладко выбритые щеки источали здоровье, свежесть. Позавидовал в душе. Знал, брат офицер, а рубаха простая, солдатские и шаровары; выдавали сапоги да пояс. Все порывался спросить — мешала детвора; освоившись, липла — не оттолкнешь. Всячески отстранял от себя, не брал на руки; мачеха сделала замечание: наскучали, мол. Причину во всеуслышание открыть не хватало сил.
Отца тоже не видел с начала войны. Поразил вид: старик! Ссохся, сморщился, оскудели волосы и усы; ростом убавил. Сердце сжалось от жалости, видя, как он суетится возле него. Николаю духу не хватало открыть свою беду — вконец добьет.
После бани, устроенной, как в детстве, на кухне, в свежем белье, в горнице у зеркала развернул бритву. Все свободные в доме приняли участие в судьбе его бороды. Младшие шумели хором и вразнобой; большинство за. Константин против, в меньшинстве. С добродушной усмешкой, пожимая крепкими плечами, сам же взялся за ножницы. Подстригая, говорил:
— Нынче модно голосовать. Все решает голос. Большевики так и власть взяли. Большинством.
— Сам-то не большевик? — переняв в зеркале его взгляд, спросил Николай.
— Как же! Первый — штык в землю, и айда. Поперед тебя дома очутился.
Брат все тот же, балагур, весельчак. Куда ветер, туда и он. Легко, наверно, таким жить на свете, в любых условиях, в любом месте приживется.
— Ножницами, гляжу, орудуешь ловко, — сказал, ощущая прилив теплых чувств к брату.
— Жизнь, она всему научит.
Вечером пришел дядя Казя. Уединились в детской. Встретились как равные, умудренные жизнью люди, повидавшие и познавшие на свете всякого. Не надо было им объясняться: с первого взгляда утвердились в своей обоюдной догадке. Чахотка у обоих.
— Привез из Сибири, с царской каторги, — качал дядя обреченно головой, исподволь окидывая взглядом племянника. — А ты, вижу, свою из окопов. По письмам твоим догадался, не ранением тут пахнет… Полгода небось лежал?
— Восемь месяцев.
— Открытая форма?
— Затянуло.
Кто-то из малых скребся в дверь. Николай подпер спиной, не пустил.
— К вам пойду ночевать. Сам видишь, дети… Лезут. Мачеха обиделась уж. Вроде чужой, мол. Не придумаю, отцу как сознаться или Косте…
— Отец знает.
— Откуда?
— Такое трудно скрыть. Прибегал днем до нас отец. Плакал… Сдал совсем старик.
После ужина Николай объявил, что ночевать он идет к Табельчукам. Детвора запротестовала, мачеха нахмурилась, отец промолчал. В постелях, без лампы, дядя с племянником наговорились досыта. Угомонились, когда побелели щелки ставен.
Сотой доли, оказывается, не проникало в газеты из того, что происходило на Украине. Родная сторона бурлила. С весны еще, после свержения царя, подняла она норовистую голову. В апреле на съезде националистов было сформировано правительство — Центральная рада. В Раду вошли представители буржуазии и националистически настроенной интеллигенции. При помощи украинских социал-демократов и эсеров правители пытались возглавить национально-освободительное движение на Украине. Но это оказалось им не по силам. Между революционным пролетариатом и украинской национальной буржуазией вспыхнула жестокая борьба за политическое руководство крестьянскими массами. В первом же универсале Рада провозглашала, что земельный вопрос решит учредительное собрание, осудила захват крестьянами помещичьих земель.
После октябрьского переворота в Петрограде Рада объявила независимость Украинской народной республики. Военными делами в генеральном секретариате — исполнительном органе Рады — ведает Симон Петлюра.
— Ох, раздует кадило этот Петруля, чую, — мрачно пошутил дядя Казя. — В народе так величают его. Круто взяла Рада. Съякшалась с французами. До двухсот миллионов франков гребанула заем. А все из-за чего? Не прекращать военных действий против австрийцев и немцев по своим границам. В пику Советской России.
— Какими ж такими силами?
— Старые части еще стоят на линии. Штыки в землю ткнули не — все, как наш Кость. Но что она делает, Рада! Пропускает контрреволюционные казачьи полки на Дон. Атаман Каледин собирает против Советов силу. Спелись с Петлюрой. Зато революционные отряды красногвардейцев, рабочих Питера и Москвы, правящихся через Украину на Каледина, Рада задерживает. Нет, нет, столкнут нынешние правители нас с Советской Россией в братоубийственную бойню. Как пить дать столкнут.
— Не пойму, чья власть в Сновске сейчас? — спросил Николай, растревоженный новостями. — Матросы какие-то вышагивают на вокзале.
— С матросами смех тут, — оживился Казимир, переворачиваясь на пружинах. — Вот с неделю назад… Подкатили в теплушке. Ни вашим, ни нашим. Сами по себе. Зато синежупанники Петлюры носа не кажут. А власть есть — Совет рабочих депутатов. Председательствует Михайловский, Михаил Иванович. Связь с Гомелем давняя, ты должен помнить. Там Советская власть прочная. Давай засыпай, свет вон в ставнях.
Повозившись, сквозь зевоту обронил:
— Не протянет долго Рада…
Слова дяди оказались пророческими.
После рождества нагрянули в поселок гайдамаки. Явились со стороны Бахмача железной дорогой. Засинели их жупаны по ближним от вокзала улицам, засыпанным свежим снегом; на диво мирно вели себя, держались кучно, возле теплушек. На площадке в конце состава угадывалось под брезентом орудие; знатоки утверждают — трехдюймовое.
Необычное поведение синежупанников насторожило и обеспокоило ревком. К концу дня их тайные намерения полностью раскрылись. Из Гомеля по своим каналам Михайловский получил сообщение, что оттуда выходит вооруженный отряд; составы проследуют на Бахмач. Их, путейцев, предупреждают, чтобы глаз не спускали с железного моста через Снов. А вскоре в депо вбежал один из членов Совета, Пепик, с новостью: гайдамаки намереваются взорвать мост.