Щорс
Шрифт:
— Как это нет сил! — возмутился Николай. — Куда смотрит штаб Мацилецкого? Кто этот Дубовый, начальник штаба у него?
— Симпатичный парень, — сказал Исакович, желая не вносить смуту. — Великан с бородой. Загляденье. Тоже «царичанин».
— Без сомнения, просчет штаба армии налицо, — поддержал начдива Кассэр, подтягивая ближе карту. — Ему-то виднее всех должно быть… Вот она, дыра, в самом стыке фронтов. Шагай по коростеньской ветке, как по плацу. Тем более выступления Польши ждали с часу на час.
Теперь уже Николай свернул этот разговор, ни к чему, кроме заглазной ругани, не приведший бы.
— Давайте-ка к своим делам непосредственным поближе. Пока время терпит. Боюсь, к утру сам Антонов не то еще потребует от нас при такой обстановке…
Самое уязвимое место в дивизии — снабжение. Великие муки Николай испытывал и раньше, но тогда был полк, нынче — четыре. Кавалерию Петренко и 22-й полк не брал. Болтались они где-то в тылах, на самообслуживании. Руки до них не доходили. Понимал трудности, нехватку, в то же время видел нерадивость людей, поставленных при этом деле, халатность, бездушие. Наследие Локатош оставил несладкое. Не винил его — не сидел сложа руки. Помнит, как тот выбивал где-то в верхах деньги, обмундирование; рассылал тотчас полкам. Уже через неделю, докопавшись до корня зла, сам он навалился на снабженцев. Кое-кого пришлось сместить, иного встряхнуть за ворот. Забрал у богунцев Гольдштейна — этот уж исполнительный.
— Ворох бумаг! Вот… жалоб… — Николай хмуро поглядывал на молчавших военкома и начштаба. — Одолевают ходоки. Красноармейцы и командиры. С декабря жалованья не получают! Владимир Николаевич, помогай. Завалят нас с начальником штаба жалобами, оперативными делами некогда будет заниматься. Изгонять халатность из снабженцев всеми силами, вплоть до трибунала.
— Я поддерживаю, — согласился Исакович.
В приказ войскам дивизии о делах оперативных включили обширный пункт по хозяйственной части об упорядочении снабжения военнослужащих всеми видами довольствия.
Судьба Киева висела на волоске. Из Коростеня атаман Коновалец все силы бросил вдоль железной дороги. За бронепоездами двигались эшелоны сечевиков. Богунцы успели добраться до станции Бородянка — пятьдесят верст от Киева; под обстрелом петлюровских бронепоездов выскакивали из вагонов, ротами вступали в бой. Совместно с наспех сколоченной дружиной железнодорожников, поддерживаемые огнем бронепоездов, штыками опрокинули передовые курени петлюровской армии. Наутро подкатили из Винницы нежинцы, из Киева отряды рабочих. Отступая, сечевики пытались взорвать железнодорожный мост через реку Тетерев. Смельчаки богунцы из третьего батальона Гавриченко, перебежав мост, оборвали уже шипящие бикфордовы шнуры и разбросали пироксилиновые шашки.
У моста, срезанный в ногу из пулемета, упал Квятек. Залитого кровью, вытащила его из огня Соня Алтухова, сестра милосердия. В командование полком вступил Данилюк.
Бои под Коростенем затянулись. Весенняя ростепель, невылазная грязь, прочно укрепленные позиции и два бронепоезда, раскатывающие по пяти выходящим веткам, затрудняли наступление. Зато к Киеву поставлен прочный заслон.
В последние дни марта петлюровцы повели наступление из Житомира на Бердичев. Бельмом в глазу торчал у Петлюры Бердичев. 2-я Украинская советская дивизия, заняв у Проскурова городки Литин и Летичев, северо-западнее Винницы, совместно с войсками бердичевского боевого участка выходила на тылы куреней атамана Коновальца. Это и толкало Петлюру к захвату города. Как и Коростень, Бердичев имел стратегическое значение на подступах к Киеву.
Не меньше значил город и для советского командования. Узел дорог и опорный пункт прикрывали фланг и тыл дивизии Щорса; лишись его, враг рассекает фронт — 2-я дивизия в районе Вапнярки оказалась бы в окружении. Поэтому сюда спешно стянули полки кавбригады Крючковского и пехоту Маслова. Сил тех явно не хватало.
Николай, получив приказание возглавить боевой участок, срочно прибыл с одним батальоном таращанцев в Бердичев. Его глазам предстала страшная картина. Гнутая линия обороны проходит сразу за городом. Полки самовольно оставляют позиции и атакуют свои теплушки. Распаренный, шинель по пояс в грязи, с наганом в руке, он метался как одержимый, силой загоняя в окопы разнузданную пехоту. Поработали тут крепко петлюровские лазутчики, нагнали страху, нагородили обещаний. Под местечком Райки в штыки встретил с таращанцами передовой курень из корпуса атамана Оскилко. Подымал бойцов из окопов, подбадривая, призывал за собой в атаку. Город переходил из рук в руки. Отдавали и тут же брали обратно. За белый день не успевал расходиться над головой едучий черный дым, пушечная пальба рвала ушные перепонки…
Киев обил все провода, требуя переброски из Винницы остальных полков, Таращанского и новгородсеверцев. Терпел покуда можно. Сперва запросил Боженко; за ним вслед прибыл и 3-й полк Тимофея Черняка.
Напор сечевиков на Бердичев не ослабевал. Петлюра бросал свежие пополнения, прибывающие из Галиции. Кроме оружия, он действовал и словом — в воззвании, обращенном к советским войскам, лживо писал, что Киев окружен, борьба напрасна, и советовал разойтись по домам. Ему-де «не хочется убивать своих людей».
Укладываясь спать, Николай вдруг вспомнил:
— Василий Назарович, а что писали запорожские казаки султану?
— То ж турку. И матюком можно було тогда пугнуть… Ты первый зараз на дыбы встанешь.
— Без матюков. Слог верный взять.
В исподнем кинулись к столу. Вспоминая врезавшиеся в память места, нахохотались до слез. К ним прибились разбуженные в соседнем купе комиссары — Исакович и Коцар. Утром машинистка размножила под копирку письмо — ответ таращанцев и богунцев пану гетману Петлюре.
«Мы, таращанцы, богунцы и другие украинцы, казаки, красноармейцы, получили твое похабное воззвание.
Как встарь запорожцы турецкому султану, так и мы тебе отвечаем.
Был у нас гетман Скоропадский, сидел на немецких штыках, згинул, проклятый.
Новый пан гетман объявился — Петлюра. Продал галицийских бедных селян польским панам, заключил с панами-помещиками мир. Продал Украину французским, греческим, румынским щукам, пошел с ними против нас — трудовых бедняков Украины.
Продал мать-родину, продал бедный народ. Скажи, Иуда, за сколько грошей продал ты Украину?
Сколько платишь своим наймитам за то, чтоб песьим языком мутили селянство, подымали его против власти трудовой бедноты?
Скажи, предатель!! Только знай: не пановать панам больше на Украине!
Мы, сыны ее, бедные труженики, голову сложим, а ее защитим, чтобы расцвела на ее вольной земле рожь, на свободе сжата была вольным крестьянством на свою пользу, а не жадным грабителям, кровососам, кулакам, помещикам.
Да, мы братья русским рабочим и крестьянству, как и братья всем, кто борется за освобождение трудящихся.