Сдвиг по фазе
Шрифт:
— Некоторые лица действительно вытесняют из памяти преступления, особенно когда отрицают их совершение.
С меня довольно. Я старался сотрудничать, наивно полагая, что подобное поведение послужит доказательством моей невиновности. Не получается.
— Детектив, позвольте мне предельно четко заявить, что я никогда не домогался мисс Грейнджер и никогда не посещал ее квартиру. И уж точно не насиловал ее. Понятия не имею, почему она выдвинула столь ужасное обвинение, но оно абсолютно ложное. Я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы, поэтому, если у вас нет доказательств, помимо голословных
Несмотря на мое заявление, Тернер продолжает задавать вопросы. На все я отвечаю одинаково: «без комментариев». Так продолжается еще с полчаса, и в конце концов детектив объявляет об окончании допроса.
— Полагаю, теперь я свободен?
— Пока нет. Вас отведут в камеру, и по вашему аресту будет вынесено решение.
— Вы собираетесь упрятать меня за решетку?
— Это ненадолго.
— Да хоть на пять минут — это возмутительно!
— Не сомневаюсь, мистер Нанн, что вы всецело понимаете необходимость серьезного рассмотрения данного обвинения. Подобно вашему учреждению, мы обязаны соблюдать все процедуры и формальности.
— Разумеется, вот только мы не прячем под замок невиновных!
Тернер встает, и меня отводят в камеру, игнорируя мои протесты. Нет убийственнее звука, чем лязг запираемой металлической двери. И нет более тягостного ощущения, чем оказаться в комнатке три на три метра без настоящего окна и с унитазом из нержавейки в углу.
Оставленный наедине с собственными тревожными мыслями, я принимаюсь расхаживать туда-сюда по кафельному полу. Мой гнев переключается с детективов на Шантель Грейнджер. Как бы ни напрягал я память, сеансов с ней вспомнить не удается. Вполне возможно, что я действительно принимал ее, но одно лишь имя, без лица, ни о чем мне не говорит. И, кто бы она ни была, ее мотивация мне совершенно непонятна. Пускай в данный момент я и заключен в камеру, улик против меня точно нет, так что об осуждении не может быть и речи — да, я все-таки верю органам уголовного правосудия. Почему же она так поступила? Если она обращалась в «Здравый ум», значит, страдает какими-то нарушениями психики, которые, вероятно, еще обострились.
Проблемы людей с серьезными психическими заболеваниями я понимаю как никто другой, вот только в данный момент мне крайне затруднительно обнаружить в себе хоть толику сочувствия к мисс Грейнджер.
Часов или мобильника у меня нет, и потому следить за ходом времени не получается, по ощущениям же мое заточение длится уже целую вечность. Наконец, является детектив Гринвуд и препровождает меня в кабинет, откуда начался мой кошмар.
— Вы освобождаетесь под обязательство явки, — сообщает мне другой детектив.
— Что это значит?
— Мои коллеги займутся дальнейшим расследованием. Через две недели вы обязаны вернуться сюда.
Он вручает мне листок с разъяснением условий моего освобождения.
— Это же просто верх нелепости, — бормочу я. — Вы сами-то понимаете это?
— Сэр, не в моих обязанностях определять, кто виновен, а кто нет.
Жаловаться сержанту-охраннику бессмысленно, и я молчу, сдерживая гнев. Мне возвращают личные вещи и сопровождают к выходу.
Смотрю на часы: три чертовых часа коту под хвост.
Не желая больше терять ни минуты, торопливо шагаю обратно в «Здравый ум». На полпути мой мобильник разражается звонком.
— Дэвид Нанн, — резко отвечаю я, поскольку номер мне неизвестен.
— Добрый день, мистер Нанн.
— Кто это?
— Фрейзер Кингсленд.
— Откуда у вас мой номер?
— Это имеет значение?
— Еще какое, черт побери! Я думал…
— Хватит тявкать, — перебивает он. — Настоятельно рекомендую меня выслушать.
— Что-что?
— Ближе к вечеру к вам домой заглянет один из моих помощников, забрать телефон Камерона. Так что потрудитесь приготовить его.
— Я уже сказал вам, что не отдам айфон никому кроме самого Камерона.
— А я вам сказал, что я не из тех, с кем вам захочется связываться, мистер Нанн. Если не отдадите мобильник, нынешние проблемы с местным участком покажутся вам цветочками.
Я резко останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить, не следят ли за мной. Однако на улице полно людей, так что вычислить соглядатая невозможно.
— Откуда вам известно, где я сейчас был?
— У меня глаза и уши повсюду. В общем, обвинения с вас снимут, как только я получу мобильник. А будете упираться, и подобные заявления подаст еще парочка девиц.
Наконец-то мне становится ясно, кто подбил Шантель Грейнджер оклеветать меня. Каким образом, это уже другой вопрос.
— Это возмутительно! Я сообщу о вашем звонке в полицию.
— На вашем месте я не стал бы этого делать, мистер Нанн. Одно из юных созданий в организованной мной очереди утверждает, что вы изнасиловали ее, когда ей было всего четырнадцать. Только вообразите, как подобное обвинение воспримет полиция, ваши коллеги, семья… Ваша жена.
— Вы… Вы ненормальный!
— Как говорится, нет дыма без огня, и я спалю тебя на хрен, если мой помощник не получит мобильник.
И с этим Кингсленд дает отбой.
12
Я продолжаю неподвижно стоять посреди тротуара, и лишь немногие из прохожих обращают внимание на мое состояние. Им, разумеется, невдомек, что мой временный паралич вызван отчасти гневом, отчасти страхом. Две эти эмоции толкают меня в совершенно противоположных направлениях. Гнев подбивает вернуться в полицейский участок и заявить об угрозах Кингсленда. Страх же требует, чтобы я поспешил домой и убедился в благополучии Лии.
В итоге страх берет верх, и я набираю номер жены:
— Милая, это я.
— Ага, поняла уж.
— Все в порядке?
— Да. А почему должно быть не в порядке?
— Нет-нет, вовсе не должно быть…
— Слушай, я сейчас занята. Ты чего-то хотел?
Из трубки доносятся голоса на заднем фоне.
— Ты где?
— В благотворительном секонд-хенде на Кентиш-Таун-роуд.
— Пожалуйста, только не говори, что ты снова набираешь товар!
— Ничего подобного, — фыркает Лия. — Как раз наоборот.