Се?рфер. Запах шторма
Шрифт:
— Хорошо. Только давай спустимся на пляж. Здесь слишком многолюдно.
Мы пересекаем площадь и спускаемся по лестнице к морю. Для середины сентября вечер очень тёплый, ночного бриза совсем не чувствуется, полный штиль. Присаживаюсь на гальку в нескольких шагах от прибоя. Кир садится рядом. Затянувшееся молчание. Он не стремится его прервать.
От ночных огней площади по тонкой линии берега струится рассеянный свет. Огромная жёлтая луна только-только взошла над горизонтом, и зыбкая лунная дорожка тянется
И, вдруг, обращаю внимание на то, как напряжена поза Кира, как он взволнованно теребит пачку сигарет в руках, как мрачно хмурится и как сейчас на меня смотрит. Такой взгляд я вижу впервые за эти дни. В его глазах, как всегда, бушует стихия, но в этой стихии плещется … смущение?
Он смущен, или мне это только кажется?
Нет, не кажется, потому что под моим внимательным взглядом он быстро опускает глаза, задумчиво, с тяжелым вздохом, принимается покусывать нижнюю губу, и продолжает молчать, словно не знает с чего начать разговор.
Надо ему помочь и с чего-то начать самой. С чего-то отвлеченного, а не основного.
— Я ценю то, что ты сделал в «Бубнах». Это был мужской поступок. Спасибо!
Пожимает плечами в ответ.
— Тут не за что благодарить. Как иначе? Я видел, что он к тебе прицепился и тебе это не приятно. И потом, он сказал отвратительную гадость. Такое нельзя спускать!
Чувствую, как напряжение уходит из него, как он начинает расслабляться.
— Ты слышал, что он сказал?
— Я прочитал это по его губам. И, если ты сомневаешься, … я не думаю так … о тебе.
Смотрю в его глаза и теперь вижу в них, как и у ворот моего дома вчера вечером, накал мрачного огня и тоски.
— А как ты обо мне думаешь? — срывается с губ.
Слышу, как дрожит мой голос, и состояние умиротворённого спокойствия покидает меня.
— Прости! — произносит отрывисто и тихо, хмуро опускает взгляд и закуривает.
— Почему ты сделал это … в Чалке?
— Я … не знаю, — пристально разглядывает огонёк своей сигареты.
— Не знаешь?! Ты не делал такого раньше … с другими?
— Нет! — сигарета подрагивает в его пальцах.
— Хм. Значит, так ты контролируешь свои эмоции?
Он резко и с усилием тушит окурок о гальку и устремляет на меня пронизывающий взгляд.
— Тебе было противно?
Неожиданный вопрос, но ведь моя реакция во время секса в Чалке и после отличались довольно сильно, поэтому логично, что Кир не понял её. Что ж, постараюсь объяснить.
— Было очень одиноко, больно, я же спиной несколько раз ударилась о стену, и я была в шоке. А потом во мне взыграл характер и… я не могла спустить тебе это просто так. Понимаешь?… Но, противно — нет, не было. Потому что, … потому что это был ты. Хотя и не совсем
— Хммм…Не совсем я? Как это? И почему тебе было очень одиноко?
— Потому что тобой владели злость, ярость и похоть. А это не те чувства, которыми я хотела бы обмениваться с партнёром во время секса. Они на меня обрушились и словно утянули куда-то на дно, придавили. Ведь желание и похоть — они схожи по цели, но совершенно разные по сути. Я не хочу, чтобы ты ко мне испытывал такие чувства и считал за норму так со мной обращаться!
Кидаю на него вопросительный взгляд, мол "Понял, о чём я толкую?" Его глаза, на секунду встречаются с моими, и он пристыженно опускает их.
— Я понял.
Молчим. Долго.
— Знаешь, каждый раз с тобой — у меня было такое ощущение, будто я лишаю тебя девственности. Снова, и снова, — наконец тихо произносит он.
Неожиданное замечание. Но я понимаю, что он имеет ввиду, потому что у меня каждый раз с ним возникало похожее ощущение — будто он лишает меня девственности, снова и снова. Девственности на физические реакции тела, эмоции и чувства.
— Ну, в каком-то смысле, так оно и было, — отвечаю честно и теперь уже я в смущении опускаю глаза.
— Почему?
— Ты сам знаешь, почему, — снова поднимаю взгляд и сталкиваюсь с этими штормовыми глазами, замечая, как от этих слов в глубине их что-то дрогнуло.
— Ты простишь меня?
Медленно киваю, поднимаюсь на ноги.
— Я устала. Пойду к себе. Проводишь меня до дома?
Он тоже встаёт.
— Провожу.
Всю дорогу пока мы идём вдоль набережной, молчим и не касаемся друг друга. Когда сворачиваем от моря и проходим дальше по улицам до моего жилища, я, не выдержав напряжения этой вынужденной немоты, вспоминаю своё намерение его разговорить.
— Я тут пообщалась немного с Лёшей, когда ты ушёл из бара. Мне очень понравилось, что он не лезет с личными вопросами, но при этом даёт мудрые советы. У тебя замечательный друг! Тебе с ним очень повезло!
— Да. Знаю.
— А ему с тобой?
Кидает удивлённый взгляд, такого вопроса явно не ожидал. Несколько секунд молчит, но всё же отвечает.
— Знаю, со мной бывает сложно. Но я стараюсь быть взаимным с людьми, которых ценю, как могу.
— Да, поддержку близких друзей надо ценить. Знаешь, у меня есть близкая подруга, с которой мы дружим с детства. Уверена, что всегда могу ей довериться, и она поддержит, если считает, что я на верном пути. И, наоборот, предостережёт или даже отругает любя, если увидит, что на неверном.
— Верный и неверный путь — понятия во многом относительные. Что верно для одного — другому смерть, — возражает Кир, — Поэтому друзья и, вообще, близкие люди должны давать советы друг другу очень осторожно.
— Согласна. Но предостеречь они всё же могут и должны, если им не безразлична твоя судьба и они тебя действительно любят. Вот ты предостережешь своих близких, Кир? Тебе ведь не безразлична судьба Лёши? — я немного обгоняю его и начинаю идти перед ним вперёд спиной, продолжая разговор.