Седьмая свеча
Шрифт:
Коттедж был рассчитан на четыре квартиры: две на первом этаже, две на втором. Квартиру священника Глеб определил очень просто — по широко распахнутой двери и стоящей возле нее Мане, ведущей тихую беседу через порог с полной женщиной, одетой в простое темное платье. Увидев Глеба, женщины замолчали. Матушка была еще молодой женщиной, на вид ей было гораздо меньше тридцати, но ее чрезвычайно бледное рыхлое лицо с множественными гнойничками на лбу и щеках, обрамленное черным платочком, было болезненным. Он поздоровался с ней и вопросительно посмотрел на Маню, чувствуя себя очень неуютно, будто помешал им в чем-то чрезвычайно важном.
— Матушка Софья сообщила, что отец Никодим уехал в соседнее село и будет поздно, поэтому на похороны
Попадья жалобно смотрела на Глеба, как побитая собака, словно прося пощады, и того от ее взгляда передернуло.
— А разве ему не сообщили вчера, что Ульяна Павловна умерла и ее надо подготовить в последний путь? — неожиданно для себя грозно спросил Глеб женщину в черном.
У той скривилось лицо и на глазах выступили слезы.
— Вероятно, очень важное дело вынудило отца Никодима отправиться в путь, на то воля Господня, и не нам его судить, — то ли иронизируя, то ли защищая попадью, почти нараспев произнесла Маня.
Попадья заплакала, перекрестилась и неожиданно захлопнула перед ними дверь.
— До свидания, — насмешливо бросил Глеб двери, обитой черным дерматином. «Тьфу ты, черт, да разве свидания с ней я желаю? Глаза б мои не видели ее вместе с батюшкой», — подумал он.
Молча вдвоем вышли и когда устроились в автомобиле, Глеб не выдержал:
— Маня, вы можете мне объяснить, что здесь происходит? Я к вам в село приезжаю не первый раз, всегда все было нормально, но сейчас творится, — он даже схватился за голову руками, широко растопырив локти, — черт знает что!
— О чем вы? — невозмутимо спросила Маня, насмешливо глядя ему прямо в глаза, но он не отвел взгляда.
— У меня такое ощущение, что происходящее — не похороны, а какой-то балаган. Со мной непонятные вещи творились ночью, — сказал Глеб и сразу покраснел, но продолжил: — С ваших слов, батюшка не желает являться на эти похороны, попадья какая-то чудная, — он, запнувшись, поискал подходящее слово, — словно пришибленная.
— Неужели заметно? — весело спросила Маня.
— Не только это, — разозлился Глеб, — но и… — Он запнулся, потеряв мысль.
— Необыкновенного человека сегодня хороним, даже удивительно, что все так спокойно, — не дождавшись продолжения, сказала Маня. — Обычно в таких случаях возникают небольшие природные катаклизмы: гром среди ясного неба, град величиной с куриное яйцо, ну и, конечно, молнии-шкодницы должны поджечь в деревне сарай, а то и дом. А тут такой человек дух испустил, и черти ее даже не пытались удержать. Бывало, и крыши домов сносило, а сейчас все спокойно. Похороны на носу, а тут даже поганенького дождичка нет, только небо хмурится уже два дня. Все это очень плохо, не к добру.
— Вы это серьезно? — ошарашенно спросил Глеб.
— Серьезнее не бывает. Покойница была очень сильной колдуньей, ведьмой. Вот чего поп не явился на ее похороны? Как говорится, не бывает села без праведника и колдуна. Праведник, в силу своего сана, — это, конечно, отец Никодим, ну а колдунья… понятно кто. Месяцев шесть тому назад это было. Церкви в селе пока нет, только возводится, а клуб у нас большой имеется, еще в застойные времена построили. В нем два зала: один большой, а второй маленький, в нем вроде собирались школу бальных танцев открыть, дочка тогдашнего председателя колхоза ими увлекалась. Клуб построили, председателя инфаркт хватил, дочка в город уехала, а зал остался. Так вот, в этом зальчике отец Никодим службу правит по выходным дням. Прошел слух, что за глаза затронул он Ульяну словом. Вроде заявил, что кто на службу не ходит и на строительство церкви не жертвует, так это только ведьмы и колдуны. Потому что боятся приобщиться к праведным делам и, приди они сюда, их будет корчить и выворачивать, а если он еще святой водичкой их обрызгает, то вообще как огнем сожжет. Затем недвусмысленно указал на Ульяну. Слова эти
Маня перевела дух и продолжила:
— Появляется она на воскресной службе, да такая кроткая! Бросила мелочишку в ящик на строительство Божьего храма в селе. После службы она прямо к отцу Никодиму, мол, хочет исповедоваться. Тот, не чувствуя подвоха, подумал, что испугалась она его, решила смириться, отошел с ней в уголок, набросил на голову платок и давай ее исповедовать. А народ увидел, что Ульяна исповедуется, никто не расходится, трутся рядом — любопытно послушать, в каких страшных колдовских делах она покается. «Грешна?» — спрашивает он ее. «Грешна», — отвечает она. «В чем грешна?» — «А в том, что на службу пришла, которую правит большой грешник. Ведь ты, Никодим, любишь потискать молодых девчат. Дуняше вон мне пришлось срывать беременность на втором месяце, с попадьей своей не спишь, холодная она у тебя». Люд кругом так и покатился со смеху. Батюшка покраснел и как закричит: «Изыди, сатана!» Она, улыбаясь: «Попробуй святой водичкой, которая огнем жжет!» Тот стал красный как рак и бросился вон. А она еще больше масла в огонь подлила: «Не знаю даже, что раньше появится: дом и автомобиль у отца Никодима или Божья церковь. Недавно, правда, слышала, что видели его в Киеве, слонялся по автосалонам, что-то там присматривал, наверное, вскоре этим самым и разродится». Почти месяц после той службы хворал отец Никодим, а темпы строительства церкви стали более интенсивными, до Рождества должны закончить. Он по-прежнему живет в квартире, которую выделило ему правление колхоза. Вот нескладуха, оговорилась я — акционерное общество, так оно теперь называется.
— А попадья что? — брякнул Глеб.
— Правильно разумеешь, Глебушка, мужик стерпит и постепенно отойдет, а женщина не простит и отомстит. Давай, поехали помаленьку, дорасскажу про попадью.
Автомобиль заворчал, как обиженный пес, и тронулся, подпрыгивая на ухабах и дребезжа внутренностями. «Доконаю я машину на этих дорогах!» Глеб в сердцах сплюнул.
— На той службе попадья тоже была и видела, как опозорился ее муж. А больше всего ее задело не то, что он с молоденькими девчонками якшается, а то, что Ульяна привселюдно обозвала ее холодной в постели. Знала, что людская молва обсосет и разнесет каждое брошенное тогда слово, осрамит на веки вечные, — продолжила Маня. — Решила отомстить Ульяне ее же оружием — нет, не словом, а колдовством.
У Глеба в голове не укладывалось все это — ведьмы, колдовство считались здесь чем-то обыденным, само собой разумеющимся, существование этого не требовало доказательств. Просто верили, и все.
— Поехала в соседнее село к старой колдунье и заплатила ей, чтобы навела порчу на Ульяну. И правда, вскоре та заболела, пожелтела и вся иссохла. Чтобы снять порчу, надо точно знать, кто ее навел. Вычислила она и попадью, и старую колдунью. Пересилила она ту порчу. Стала Ульяна поправляться, а колдунья неожиданно умерла — хотя, может, от старости? Один Бог ведает. Есть в черной магии такой прием: порча возвращается назад, к ее наславшему, но уже многократно усиленная. Ульяна выздоровела, колдунья умерла, а попадья заживо гниет, и никакие бабки ей ничем не могут помочь. Очень сильная ведьма была Ульяна. А вы говорите, что много здесь странного происходит. Попомните мои слова — еще ничего и не происходило, но когда произойдет, тогда… тогда и увидите.
Они подъехали к воротам и остановились. Маня вышла из машины и сразу исчезла в толпе, запрудившей двор. Глеб нашел бабу Марусю и объяснил ей, что поп уехал в другое село и, по всей видимости, до похорон не успеет вернуться. Она на мгновение сощурилась и приказала ему: «По-быстрому смотайся на кладбище, возьми немного землицы с выкопанной могилы и сразу дуй сюда. Больше ждать не будем. Через час пойдем на кладбище», — и отвернулась, давая другие распоряжения по подготовке к похоронам.
Глава 4