Седьмое знамение
Шрифт:
Отец Александр смотрел на нее с теплотой и надеждой. «Фаина, – думал он. – Одна из немногих избранных, которые веруют по-настоящему. Она, ее вера способна изменить мир. Это точно». А Фаина не думала об этом, она ждала своего отца и начала беседы, глаза были устремлены за окно, в небо, а губы слегка улыбались, в этом выражении лица не было ни капельки мечтательности, только религиозное вдохновение, сродни жертвенности. Такое выражение лица, должно быть, имели блаженные и юродивые. С таким выражением на лице погибали мученики, не чувствуя боли.
Открылась дверь левого притвора. Вошел Петр Николаевич Ордынский, отец Фаины. Как стрелка компаса всегда стремится показать направление на север, его глаза сразу остановились на дочери, уже готовой слушать
– Здравствуйте, Петр Николаевич! – священник встал ему навстречу и мирским жестом протянул руку.
– Здравствуйте, отец Александр, – ответил Петр Николаевич. Его пожатие было не слишком крепким, но надежным.
– Садись, папа, – сказала Фаина, подтягивая полу пальто и освобождая место рядом с собой. Он сел без старческого кряхтения, без дрожи в руках и ногах и опускания головы, а между тем он был уже не молод.
Нет, кроме внешности, у Фаины нет ничего материнского. Она вовсе не задира, не умеет шустрить, и все ее веселье носит чисто религиозный характер. Конечно, в течение ее сознательной жизни она только и делает, что верит в Бога, по примеру отца, который не смог бы без посторонней помощи пережить утрату горячо любимой жены. После смерти Риты (произошел несчастный случай, она попала под машину) он сломался, начал сильно пить, совсем забросил малютку-дочь. Фаюшку забирала из яслей добросердечная соседка, она же и кормила ее ужином и укладывала спать. Она-то и решилась на очень откровенный разговор с Петром Николаевичем, посоветовала ему обратиться к врачу. Тот наотрез отказался и наговорил ей гадостей. Но через несколько дней, услышав плач дочери, вдруг переменил выводы, пришел просить прощения. К врачу он обращаться боялся – как бы не выгнали с работы, узнав, что у него нелады в душевном плане. Соседка с радостью поспешила сообщить: один священник в кафедральном соборе по образованию психолог, и все приходят к нему за помощью, когда их постигает несчастье. Сначала Петр Николаевич вроде бы вновь раскипятился, а по зрелом размышлении вновь сделал вывод, что соседка права. Да и иного выхода он не видел. Священник и впрямь оказался чудодеем, Петр Николаевич нашел утешение в православной вере и стремлении помочь людям. В Фаюшке он теперь видел как бы отражение ее матери. Радовался, наблюдая, как она растет чистой, как горный хрусталь, в этом растленном мире. Слова старого священника получили необыкновенный отклик в ее сердце, она росла фактически при церкви. Все, казалось, было хорошо.
– Как у вас дела? – спросил отец Александр.
– Благодарю вас, как обычно. Пенсию снова задерживают. Приходится идти на маленькие лишения, – улыбаясь, ответил Петр Николаевич.
Отец Александр с пониманием кивнул головой и ничего больше не сказал. А что он мог сказать. Его сочувствие ясно и без слов.
Через некоторое время вся элита собралась. Их было пятнадцать взрослых и девять детишек. Среди взрослых прихожан слушателями воскресной школы были также певчие, художница, делавшая в храме роспись, и бригада строителей, возводивших на храме купола. У всех были светлые. Озаренные благодатью лица. И несмотря на то, что январский мороз покрывал рисунками окна, в церкви было тепло. По крайней мере, холода никто не чувствовал. Все взгляды были устремлены на отца Александра, который воодушевленным высоким голосом читал им Евангелие от Луки и рассказывал о нем. Слушатели были очень внимательны. Они готовы были слушать про Иисуса Христа бесконечно, особенно в исполнении отца Александра. А уж если бы можно было узнать Его проповеди не в написанном кем-то виде, а непосредственно так, как Он их произносил!
– «Но вам слушающим говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим
Отец Александр время от времени поднимал взгляд от книги и осматривал собрание. Он видел восторженные улыбки, люди словно в экстазе внимали словам Священного писания. Дети округленными глазами буквально пожирали святого отца, и ни одному из них почему-то не приходило в голову побегать и пошалить. Они вырастут такими же, как Фаина. А сама Фаина поставила локти на стол, на сдвинутые кулачки положила подбородок и смотрела то в глаза отца Александра, то куда-то над его головой, словно видела там сияющий нимб и не могла отвести от него взор. Ее глаза блестели, из губ вылетали едва заметные облачка от горячего дыхания.
– «Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность, ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают».
За высокими стрельчатыми окнами, собранными из разноцветных стеклышек, сгустились сумерки. Все казалось очень ярким и блестящим от сильного света люстры. Стало холодно. Дети начали кутаться в курточки, пальто и шубки. Шапка Фаины съехала на затылок, открыв белые приглаженные волосы, будто светящиеся под лучами лампочек люстры, напоминающих очертаниями заостренное пламя свечи. Девушка до того заслушалась, что не заметила холода, хотя открытые ушки ее мгновенно порозовели.
– «Не судите, да не судимы будете, не осуждайте, да не будете осуждаемы, прощайте, да прощены будете…»
Тут отец Александр увидел, что дети вот уже несколько минут озабоченно трут варежками отмерзшие и онемевшие носики, а родители, отвлекаясь от Писания, натягивают им шапки поглубже. «Это уже не чтение», – с разочарованием подумал он, дочитал до конца главу и закрыл книгу, вложив между страницами пасхальную открытку вместо закладки.
– На сегодня хватит, друзья мои. Пора расходиться по домам, иначе вы здесь совсем замерзнете. Продолжим в следующее воскресенье. До свидания, Бог с вами.
Отец Александр благословил присутствующих. Пока гасили свет, дети подходили к нему и, прощаясь, целовали ему руку и получали его личное маленькое благословение. Для этих детишек он, посредник между Богом и людьми, был чем-то вроде ангела, спустившегося с небес на землю и переодевшегося в черную рясу простого священника. Он так убедительно рассказывал им о Царстве Божием, словно сам там побывал и видел все собственными глазами. Не может быть, чтобы это оказалось неправдой, они так привыкли ему верить. Он был живым гарантом в подтверждение своих слов, за ложь спросится именно с него.
В это время люди подходили к нему и спрашивали совета, несмотря на то, что почти все его прихожане были старше по возрасту и с куда более богатым жизненным опытом. Вот тут отец Александр чувствовал себя неловко, так как пока не успел захряснуть в церковном догматизме и осознании своей правоты, единственной правоты на свете. Но в помощи он никогда никому не отказывал, делал все, что было в его силах. А иногда даже приходилось идти на нарушение устава, чтобы только совесть его была спокойна, и он не сообщал об этом вышестоящим лицам, иначе мог бы подвести доверившихся ему людей. От этого он чувствовал себя вдобавок виноватым и недостойным, но по-другому поступать не мог. А если честно, то и не хотел зачастую.
Прихожане выходили во двор, там прощались и расходились. Остались только четверо – Ордынские, священник и староста, который жил в большом доме неподалеку от храма. Отец Александр запер дверь, вышел с Ордынскими на улицу, запер калитку и отдал ключи старосте. Священник и Ордынские жили в соседних девятиэтажках, поэтому всегда после воскресных занятий возвращались домой вместе. Отец Александр был в зимней куртке, длинные русые волосы завитками ложились ему на плечи.
– Ну что ж, пойдемте, друзья мои.