Седьмое знамение
Шрифт:
Эдгар ни на секунду не усомнился в Сене Шевченко, который посторонился, пропуская его вперед и указывая рукой на дверь подвала. При этом лицо его в желтом свете фонаря вдруг стало совсем беспомощным, словно он вот-вот заплачет, и рука, указавшая на дверь подвала, дрожала, хрупкий тростниковый прутик в широком рукаве куртки. Эдгар не замечал ничего, он шел вперед, грудью на баррикады.
Ржавая сетка была присыпана снегом, ступеньки же – тщательно вычищены. Дверь открывалась тяжело и противно скрипела, она как будто не хотела впускать ребят внутрь. Там было еще темнее, чем на улице, он зато каждый звук раздавался звонче в воздухе, в котором был разлит приятный одурманивающий аромат, похожий на свежий, летний запах зеленого сена. То ли от сквозняка, то ли сама по себе, по инерции,
– Не бойся, – своим обычным, робким голосом сказал Сеня.
– Я и не боюсь, – очень бодро ответил Эдгар.
Признаться честно, вся эта картина полностью соответствовала тому, что он ожидал увидеть. Гонимая истина и ее источник не могут, не должны скрываться во дворцах и хоромах. Ее прибежище – сырые подвалы и ночной мрак. А ее носители – худощавые подростки с огромными, вечно голодными глазами… Вперед, только вперед!
Как громко скрипела эта крепкая, обитая железом дверь, как тяжело она открывалась и как легко и сразу наглухо захлопнулась за спинами вошедших в нее ребят! Словно их поглотил не обыкновенный подвал, обиталище крыс и подростков, а чудовищная ненасытная утроба, которой эта дверь служила пастью.
Вперед, только вперед. К истине.
Почти сразу после этого начался снегопад. В воздухе было морозно и тихо. В желтом конусе фонарного света мирно появлялись и парили снежинки, потом снег повалил густыми хлопьями, которые, казалось, подгоняли друг друга быстрее падать. Ступеньки мгновенно засыпало, а дверь, открываясь наружу, оставляла после себя полукруглый черный след. Мальчики находились в подвале до поздней ночи, до половины первого. Сеня ушел раньше Эдгара, около полуночи. Давно покинул это заведение и Профессор. Но зато оставалось еще много народу, который растолковывал Эдгару, что есть истина. О, этот народ знал истину, доподлинно, видел ее в лицо, здоровался с ней за руку. Как можно им не верить.
Эдгар вышел из подвала слегка понурый, но с воскресшей душой. Ему показали свет в конце тоннеля. Он потерял счет времени и очень удивился, когда застал у себя дома настоящее светопреставление. Он почему-то не осознавал, что этот день для него буквально канул в Лету. Он ушел с раннего утра без предупреждения и вернулся только ночью. Отец бродил по гостиной с телефоном в руках и все не решался позвонить в милицию, снимал трубку, подносил ее к уху и вновь клал ее на рычаг. Марианна уже не рыдала. Она с видом Ниобы сидела на диване в объятиях Бориса Новикова, который вздыхал и гладил ее по голове, как школьницу, и из ее глаз беспрерывно текли слезы. Эдгар несколько минут безучастно глядел на них. Между тем его появление вызвало небольшое смятение, а затем – грозную бурю. Отец потрясал над головой кулаками, как трагический актер в исполнении патетического монолога, Марианна вновь разразилась рыданиями, хотя раньше она была вовсе не была подвержена истерикам, а Борис Новиков самоустранился и с лестницы снисходительно наблюдал за развитием событий, сложив руки на груди. Эдгар смотрел на них поочередно – сквозь них, так как он их почти не видел, почти не хотел видеть, и его не затронула эта буря. Он хотел лишь одного – поскорее пройти к себе в комнату, лечь и обдумать все то, что он сегодня услышал и понял. Его мысли были далеко, душа законсервировалась, чтобы быть принесенной в дар его новой идее, его новой жизни. Вскоре так и произошло. Отец полностью высказался, Марианна успокоилась тем, что ее сын жив и здоров и вернулся домой, Борис Новиков сделал сонный вид, громко зевнул и ушел к себе, чтобы продолжить свой роман. Эдгар без ужина поднялся в свою спальню и свернулся калачиком на кровати. Этот день опустошил его – Профессор и его народ умело расчистили место для новых насаждений. Эдгар был уже пуст и потому жаждал быть наполненным новым знанием и новой жизнью, которая его так увлекла, хоть он еще и не познакомился с ней поближе. Эдгар не включал в комнате свет и не слушал музыку.
Первые дни его очень раздражало, как ни странно, то, что внешне он остался тем же самым Эдгаром. Поэтому, чтобы дать понять всем, и в первую очередь самому себе, что он изменился, он постригся налысо. Отец потерял дар речи, Марианна в шоке уронила заварочный чайник и разбила его, а заодно залила кухню крепким чаем. Борис Новиков округлил глаза и покачал головой, таким Эдгар стал забавным и ушастым. Он ни с кем не разговаривал, уходил из дома каждый день и возвращался очень поздно. Такого в семье Тимофеевых не бывало никогда, и родители стали советоваться друг с другом, что им предпринять. Они решили, естественно, что он обиделся на них за ту бурю в тот раз, когда он пропал впервые, и им следовало не набрасываться на него вот так сразу, а сначала выяснить, где он был, и поговорить спокойно, может, там и не было никакого повода для волнений.
Но когда отец начал говорить с ним и извиняться за свою несдержанность, прежде очень мягкий Эдгар не прояви ни капли понимания, выслушал отца с непроницаемым видом, не ответил ни единого слова и ушел! Они не знали, что он вовсе не обиделся на них, он и не помнил уже той бури. Он просто стал для них чужой. Непоправимо чужой.
Марианна была в ужасе. Она видела, что отец так же беспомощен, как и она, а Борису Новикову, на которого она, скажем прямо, втайне надеялась, было все равно. Да и не имел он на Эдгара никакого влияния и раньше, она это помнила и даже не стала обращаться к нему с просьбами. Она задействовала все силы своего материнского инстинкта и перебрала в уме всех одноклассников сына, но так и не выбрала подходящей кандидатуры на роль спасителя малолетних.
И вот в самый последний день зимних каникул к Тимофеевым пришел Игорь Белояр – вернуть гражданский кодекс и аудиокассету с записью группы «Санкт-Петербург». Была среда, вечер после рабочего дня. Отец готовился к завтрашнему совещанию в исполкоме, Борис строчил свой роман с устрашающим названием. Марианна готовила ужин, и именно она поведала Игорю о постигшей их беде. Игорь очень удивился и, если честно, не до конца Марианне поверил. Он не виделся с приятелем всего несколько дней. Не может быть, чтобы в столь короткий срок произошли коренные изменения. Вместе с тем ему стало любопытно – а вдруг любящая мать не преувеличивает, и все действительно серьезно? Надо убедиться в этом самому.
– Он больше не разговаривает с нами, – плакала Марианна так горько, что Игорь внезапно сравнил ее со своей матерью. – И не ужинает, не обедает с нами, так, клюнет что-нибудь мимоходом. Он даже не смотрит на нас! Я так не могу, Игорь!
– Я понимаю, тетя Маша. Ну не убивайтесь вы так! Я вот дождусь его и спрошу, что случилось. Пожалуйста, успокойтесь. Любой психолог вам скажет, что переходный возраст – это вещь неизбежная и рано или поздно происходит со всяким человеком, без исключения. Не плачьте, пожалуйста. А то мне тоже вот захотелось поплакать вместе с вами, за компанию. Чтобы вам не было так одиноко.
Она заулыбалась сквозь слезы, сраженная его мягкой шутливостью.
– А у тебя, похоже, так и не было переходного возраста, – произнесла она. – По-моему, ты совсем не меняешься.
– Откуда вы знаете? – с усмешкой парировал он. – Спросите у моей мамы, и она вам скажет, как ей со мной бывает трудно… иногда.
На глазах у Марианны снова блеснули слезы, но она сдержалась. Провела мягкой рукой по его щеке и ответила:
– Иногда. Малыш. И ты, и твоя мама – золото, чистое золото. Эдик скоро должен прийти. Он теперь не задерживается до ночи.
И впрямь, Эдгар скоро пришел, неожиданно обрадовался Игорю, позвал к ее в комнату.
– Привет, – сказал Игорь. – Я вернул тебе твою кассету. Классно, я даже некоторые песни переписал для себя. Ты не возражаешь?
– Да ну ее! – махнул рукой Эдгар. – Кинь куда-нибудь. А сам садись, пожалуйста, рядом. Я должен тебе кое-что рассказать.
Игорь сел на стул и посмотрел на приятеля повнимательнее. Лысая голова и сама по себе наводила на грустные размышления – в то время еще не было модно ходить лысым – и куда больше озадачивали Игоря похудевшее лицо, лихорадочный блеск глаз и хаотические движения и жесты. Это и в самом деле был какой-то другой Эдгар. А ведь прошло всего несколько дней с тех пор, как они виделись последний раз – тут же, на новогодней вечеринке.