Седьмое знамение
Шрифт:
Они осенили себя крестным знамением, потом уселись за стол. Их лица поразили Бориса светлостью и добротой. Досада его вдруг прошла, испарилась куда-то – отец Фаины отнесся к нему без недоверия, и это поневоле трогало до глубины души. Кроме того, Бориса тронула и необычайно теплая, благословенна атмосфера этого места. Под улыбкой отца и Фаина оттаяла, стала вести себя непринужденно, смотрела на гостя не таясь, участвовала в разговоре, и Борис окончательно попал в плен – теперь он не сможет жить без таких вот обедов, без Фаины, которая, как он заметил, на самом деле очень хорошая, но отнюдь не пресная. Она имела обо всем свое суждение, не всегда, с чьей-то точки зрения, верное, но логически или эмоционально обоснованное. Правда, она не слушала радио и не смотрела телевизор, следовательно, не разбиралась во многих
Борис подумал, что ни с кем ему не было так приятно находится рядом, как с Фаиной. Но, к сожалению, обед скоро закончился. Не успел Борис опомниться, как хозяева снова встали лицом к небу и начали читать наизусть:
– Благодарим Тебя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, приди к нам и спаси нас.
Перекрестившись, они повернулись к опешившему гостю, причем взгляд Фаины был одновременно и торжествующим, и насмешливым. Казалось, она задалась целью сразу огорошить своего кавалера, чтобы начисто отбить у него охоту общаться с такими чудаками. Но он еще раз мысленно усмехнулся: наивный ребенок опоздал с приемами шокирования, так как он уже видел ее подлинное лицо и на такие уловки вряд ли попадется.
В одно мгновение тарелки, вилки, ложки, чашки из-под чая были вымыты и блестели на полках. И вдруг Фаина обернулась к Борису:
– Пойдем ко мне в комнату.
Петр Николаевич в это время включил в гостиной телевизор и уселся слушать новости. Борис уже ничему не удивлялся, а к суровости в глазах девушки он почти привык. В комнате она садиться не стала, остановилась возле стола, прямая, как струна, сложила руки на груди и сказала:
– Ты можешь сесть, если хочешь, хоть на стул, хоть на кровать. Я буду говорить недолго, и после этого ты уйдешь. Не возражай. Ты не мог не заметить, что ты здесь неуместен.
Борис как раз хотел возразить, однако тон Фаины был серьезен, и он смолчал.
– Итак, я объясняю в первый и последний раз, – продолжила она. – С тех пор, как ты начал меня преследовать – не возражай же! – на что, по-твоему, это похоже? Так вот, с тех самых пор вся моя жизнь полетела кувырком. Для тебя это, наверное, звучит комплиментом. Может быть, тебе это непонятно. Я вижу, папа мой и все остальные не желают мне помогать, хотя прекрасно знают мои цели и стремления. Под их и твоим давлением я решилась было сделать вид, что соглашаюсь тебе и им потворствовать, чтобы только вы все оставили меня в покое. Но потом поняла: так вести себя недостойно, мне противно притворяться, поэтому вот сейчас я хочу сказать то, что думаю. Я выросла при церкви. Там сложился мой характер и образ мыслей. У меня еще в детстве появилась мечта – стать настоящей художницей и писать иконы. Кажется, это не очень самонадеянно с моей стороны. И вообще, для счастья мне нужно не так уж много: чтобы близкие мне люди были живы и здоровы, и чтобы никто не мешал мне идти своей дорогой. И всё. Мы с тобой не просто разные, мы диаметрально противоположные люди. Ты человек аристократический, взрослый, самостоятельный. У меня вроде бы нет повода думать о тебе плохо, но все-таки я знаю, что ты явился не с добрыми побуждениями, и на уме у тебя одно – развлечься. Моя жизнь тебя нисколько не интересует, и то, что будет со мной потом, когда эта игра закончится, тебя не волнует. Поэтому я не хочу общаться с тобой. Пожалуйста, оставь меня в покое. Так будет лучше для всех. Ты и сам понимаешь это не хуже меня.
Тут он не выдержал, вскочил со стула и несколько раз смерил шагами ее крохотную спаленку. Эта прямая и откровенная речь необычайно смутила и взволновала его. Фаина удивленно водила за ним глазами и невольно отодвигалась к окну – мало ли, вдруг это он рассвирепел и готовится расправиться с нею. Но пусть лучше так, чем юлить перед ним, как змея. Он же остановился перед ней почти в такой же позе, сложив на груди руки. Его черные глаза блестели, а в голосе прозвучала неподдельная горечь:
– Ну,
Она поняла, что обидела его всерьез, и уже раскаивалась в своей резкости, но отступать не собиралась. Еще чего!
– Извини, – твердо произнесла она, – если мои слова тебе неприятны, но ведь это правда. Ты не такой человек, как я, потому что ты с детства ни в чем не знал отказа и всегда получал желаемое. Это не могло не сказаться на твоем характере. А как еще я могу о тебе думать? Вспомни, как ты вел себя на той ужасной вечеринке у Эдика Тимофеева! А в библиотеке? Боже мой! – Она покраснела от стыда за сцену в читальном зале. – А какой скандал был в Разовке, в доме церковного старосты, где я осталась ночевать, а ты вломился прямо в комнату, как… как разбойник! Это что, шуточки такие?
Он прикрыл глаза рукой и снова несколько раз прошелся по комнате. Она смотрела на него, теперь уже с жалостью, однако не уступала ни пяди.
– Отсюда я делаю вывод, – дрожащим голосом завершила она, – что ты просто хочешь меня опозорить!
Он остановился посреди комнаты с таким решительным выражением на лице – она отступила к окну и побледнела от страха. В ответ на это он развел руки в стороны, как бы в доказательство ненасилия, и даже поставил между собой и девушкой ее стул. Усмехнулся еще горше:
– Успокойся, я тебя не трону. Даже не подойду к тебе. Но только скажу, что ты несправедлива. Я признаю, конечно, я вел себя глупо. Потому что ты отказывалась хотя бы выслушать меня.
– Это не оправдание!
– Хорошо. Но посмотри на меня. Меня зовут Броис Новиков, я родился в городе Краснониколаевск Горьковской области, двадцать пятого ноября тысяча девятьсот семидесятого года. Я с золотой медалью окончил среднюю школу номер три города Краснониколаевск и сейчас учусь на третьем курсе института иностранных языков. Живу у Тимофеевых по знакомству. Характер у меня и впрямь не идеальный, но проблем тем, рядом с кем я живу, я не доставляю. Подрабатываю в свободное время сочинением рассказов и вполне могу содержать себя сам, если понадобится. Друзей у меня нет, но зато много приятелей, это может навести на мысль о поверхностности моих интересов. Не отрицаю, я пока не определился с тем, чему в жизни надо отдать предпочтение. Правда и то, что я веду себя легкомысленно, выпиваю на вечеринках и иногда курю сигареты, и встречался уже с несколькими девушками. Для тебя, естественно, это портрет сущего беса, а я просто человек. Я увидел тебя и ни о чем больше не думаю. Тебя не должно это удивлять – ты же видишь себя в зеркале и знаешь, насколько ты прекрасна. Сначала я, действительно, относился к тебе как к обычной девушке, напустившей на себя этакий лоск, для интереса. Скажу даже больше: сегодня с утра я тоже так думал, но знакомство с твоим папой и особенно обед с вами совершенно изменили мое мнение. Ты – не обычная девушка. И я не могу, просто не могу расстаться с тобой.
Она умоляюще протянула к нему руку:
– Ради Бога, не делай этого! Ты же сам видишь, какие мы разные! Ты очень легко найдешь себе подругу, которая тебе подойдет и окажется достойной разделить с тобой…
Он с силой сжал спинку стула, до белизны в пальцах.
– Какое мне теперь дело до всех других девушек, когда я узнал тебя! Какая из них сравнится с тобой? Разве они могут быть лучше или красивее тебя?
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы успокоиться, затем продолжил тихо:
– Фаина, мне очень тяжело. Ты действительно живешь другой жизнью, мы как будто находимся в разных мирах, но я этого не хочу! Конечно, ты можешь прямо сейчас отослать меня, и я уйду. Навсегда. Честно. Но этим ты просто лишишь меня возможности прикасаться к твоему миру, миру света и доброты. Сейчас у меня уже нет сил спорить с тобой и переубеждать.
Он остановился в ожидании. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, пока у нее не выступили слезы от тех усилий, которые она предпринимала. В душе у нее шла борьба. Борис говорил очень искренне, по крайней мере, в тот момент, и она не могла остаться к такой просьбе равнодушной. И в то же время она была уверена, что этот его порыв пройдет, и все вернется на круги своя.