Седьмой круг ада
Шрифт:
Федотов, поразмыслив, примирительно сказал:
– Господин полковник, я готов верить, что случившееся – результат недобросовестности ваших сотрудников. И если виновные принесут мне свои извинения… – Он замолчал, как бы предлагая право выбора.
Все протестовало в Татищеве, а все же пришлось забыть о гордости и самолюбии.
– Вы правы, Василий Борисович! Пожалуй, я действительно… как бы это… не с того начал.
– Что ж, Александр Августович, тогда начнем наш разговор сначала. Знаю, у контрразведки есть тайны, и все-таки позвольте: что хотели найти ваши помощники?
Ответить
– Скажу откровенно: произошло недоразумение. Вас приняли за другого человека… Дело вот в чем. Из Константинополя сюда прибыл один довольно известный международный вор, аферист и медвежатник – то есть специалист по вскрыванию сейфов…
– Вы имеете в виду Красовского?
– Да, под такой фамилией он находится сейчас в Севастополе, имея еще десяток других. Так вот, этот аферист решил ограбить одного очень крупного фабриканта. Наши интересы до какой-то степени совпадали, и мы… В общем, вы понимаете. Что же касается меня, должен признать: я повел себя неверно, тщась во что бы то ни стало спасти честь мундира. Конечно, мне следовало сразу же принести вам свои извинения. Позвольте сделать это теперь.
Федотов кивнул, показывая, что принимает извинения. Сам никогда и никому не веривший, Татищев всегда искал в поведении других людей некий подтекст. Он и сейчас подумал: «Не потому ли Федотов так легко удовольствовался моим объяснением, что сергеевского документа у него все-таки нет?!»
– Что ж, будем считать инцидент исчерпанным, – сказал Федотов. – За откровенность благодарю и… Любое доброе чувство должно быть ответным, не так ли? – Он протянул князю небольшой пакет из плотной бумаги.
Ничего не понимая, Татищев взял пакет, вынул из него бумаги и, едва взглянув на первую страницу, вздрогнул: это был злополучный сергеевский документ! С резолюцией в верхнем углу: «Провести надо срочно, дабы союзники не наложили рук на наши суда. Врангель».
Федотов опять заговорил – голос его был тих и, как показалось Татищеву, насмешлив:
– Я думаю, что любопытство ваших людей было вызвано этим документом. Вы разуверили меня. И все-таки мне захотелось, чтобы вы убедились: я им действительно располагаю!
– А вам не кажется, что вы рискуете? – прямо спросил Татищев.
– Видите ли, я всегда был верен принципу: прежде чем пускаться в какое-либо предприятие, необходимо заручиться определенными гарантиями. Мой вояж в Севастополь был бы ненужным риском, если бы я не имел таких гарантий. Так что, поверьте, показывая этот документ вам, я абсолютно ничем не рискую.
Татищев почувствовал невольное восхищение и зависть к сидящему перед ним человеку. Нет, таких людей гораздо лучше иметь в друзьях! Молча положил он на низкий столик перед Федотовым документ, так же молча присоединил к нему конверт с изъятыми при налете вещами и, не пряча глаз, сказал:
– Василий Борисович, не буду краснобайствовать – мы хорошо понимаем друг друга. Хочу, чтобы вы знали: буду рад оказать вам любую услугу, вы всегда вправе рассчитывать на меня. И чтобы не быть голословным… У меня имеются сведения, что севастопольским подпольем вы приговорены к смерти.
– Та-ак! – Федотов
– И тем не менее это правда! Я сказал вам это для того, чтобы вы поостереглись. Если хотите, мои люди возьмут вас под неусыпную охрану.
«Этого мне только не хватало!» – усмехнулся про себя Федотов. А вслух сказал:
– Благодарю. Но, знаете, с детства не терпел соглядатаев! Окажите мне лучше другую услугу. Как вы, наверное, знаете, у меня здесь уже множество дел, и пришло время открывать свою контору. Я предпочел бы, чтобы это был особняк, в котором я смог также жить…
– Вы хотите, чтобы мои люди подыскали вам такой особняк? – озадаченно спросил полковник.
– Ну что вы! – улыбнулся Федотов. – Будет достаточно, если вы поможете мне побыстрее дать объявление в какой-нибудь газете. Лучше, конечно, в «Великой России»…
– Н-да… «Великая Россия» – официальная газета, в ней крайне редко печатаются объявления…
– Но это газета, которую читают здесь, в Крыму, все, – вежливо настаивал Федотов. – И у меня таким образом будет богатый выбор.
– Давайте текст, – решился наконец Татищев. – Завтра же объявление будет опубликовано!
Расстались они вполне довольные друг другом.
Глава тридцать шестая
Ночи в конце мая сохраняют весеннюю свежесть. С вечера они еще теплые, но где-то за полночь начинают наливаться сыростью и к рассвету уже дышат холодом. На ветви деревьев и на траву оседает мелкая искристая роса, и даже бредущий в потемках по лесу человек хорошо видит оставляемый за собою след.
Этот след беспокоил Кольцова. Он понимал, что, если кто-то обратит на него внимание и решит пойти по нему, легко выследит идущего. А Кольцову сейчас, когда он прошел через все муки и страдания, в равной степени не хотелось нарваться ни на врангелевских охотников, шныряющих по крымским лесам в поисках партизан, ни на самих партизан – рассчитывать еще раз на везение, как с отрядом Стрельченко, он не мог.
Почти двое суток потратил Кольцов на то, чтобы добраться от Симферополя до Дуванкоя. Дальше безопаснее было идти к Маккензиевым горам и затем к берегу Каламитского залива, но чтобы оттуда попасть на Херсонесский маяк, ему надо было через густо населенные пригороды обогнуть Севастополь. А с его документами это было сопряжено с безумным риском.
Он выбрал другой путь: с Дуванкоя свернул на Инкерман, обошел его стороной и оказался в знакомых с детства местах. Отсюда он мог даже с закрытыми глазами выйти к маяку.
К рассвету третьего дня пути где-то далеко, все громче подавая свой голос, зашумело море. И призывно замигал сквозь мглу Херсонесский маяк.
Затем стало всходить солнце. Земля еще была окутана мглой, а уж ослепительно засиял вознесенный в небо конусообразный стеклянный колпак маяка, а через несколько мгновений чуть ниже вспыхнули, засветились его оконца. Кольцов осторожно обошел хозяйственные пристройки маяка с тыла, забрался в заросли бузины, откуда можно было незаметно обозревать двор, стал ждать.