Седьмой круг ада
Шрифт:
– Да, но… – Бондаренко замялся. – А как же с вашим подозрением насчет провокаторов?
– Это же не означает, что мы должны прекратить работу, – сказал Фролов. Коротко объяснил Кольцову и Красильникову, почему он пришел к выводу о том, что белой контрразведкой в подполье внедрен провокатор.
Слушая Фролова, Красильников вспоминал Кузьму Николаевича, который погиб вскоре после того, как у него на явке побывал Дмитрий Ставраки…
Ставраки!
Это после его визита на Фонтанную за явкой установили надзор, а потом и разгромили ее, чудом не схватив
И Красильников сказал:
– Я знаю, кто провокатор… Дмитрий Ставраки!
– Митя? – воскликнул пораженный Кольцов. – Он что же, тоже был связан с вами?
– О твоем друге детства я тебе потом все объясню, – вздохнул Красильников.
– Он давно связан с подпольем? – спросил Фролов. – Многих ли знает?
– Только нашу группу, – ответил Красильников.
– Явки?
– Мы встречались с ним на квартире Наташи Старцевой. Он иногда навещал ее на правах старого товарища.
– Наташу надо предупредить. Вполне возможно, что за ее квартирой и за нею уже установлена слежка… Лучше, если она на время покинет Севастополь. – Фролов озабоченно прошелся по каморке, спросил у Красильникова: – Со Ставраки ты сможешь встретиться завтра? Хорошо бы с самого утра!
– Конечно.
– Для начала его надо как-то изолировать. Подумай, – сурово сказал Фролов. – А уж потом, окончательно во всем разобравшись, решим его судьбу. – Он вновь извлек брегет, щелкнул им. – Поговорим о других неотложных делах…
– Извини, Петр Тимофеевич, – сказал Красильников. – Что с землечерпалками? Неужто и впрямь намерен ты их у Врангеля закупать?
– Добро, принадлежащее народу, покупать для народа за его же деньги? – Фролов тихо засмеялся, покачал головой: – Хорошего же мнения, Семен, ты и обо мне, и о Дзержинском!.. Нет, товарищи дорогие. Мои переговоры с белыми генералами ведутся для того, чтобы флотское имущество не перехватил кто-нибудь другой. Чтобы оно действительно не было продано на сторону. А окончательно его судьбу решать будут крымские подпольщики. В документах, которые мне предстоит вскоре подписать с правительством Врангеля, оговорено: финансовые расчеты между сторонами совершаются по прибытии судов и землечерпательных караванов в указанный банкирским домом порт. Зарубежный, естественно. Вот если они и впрямь придут туда, платить придется. Значит… – Он замолчал и оглядел товарищей, словно предлагал им закончить за него все недосказанное.
– Значит, суда и караваны должны прийти не в зарубежный, а в наш порт! – первым отозвался Кольцов. – В Одессу, например.
– Да, но это возможно лишь в том случае, если команды их будут сформированы из надежных, верных нам людей! – Красильников озабоченно посмотрел на Бондаренко: – Все понял, Степан?
– Понять-то понял, – полностью разделяя его обеспокоенность, сказал Бондаренко, – но попробуй в короткий срок такое количество надежных людей подобрать!
– У вас будет на это время, – сказал Фролов.
– Не проще ли тогда иначе сделать… Надо тайком подпортить на судах машины.
– А
– Останутся ли? – сказал Фролов. – А если белые перед эвакуацией решат уничтожить их? Нет, товарищи, проще – не всегда хорошо и надежно. Так что придется и тебе, Семен, и вам, Степан Иванович, подумать над нашим планом. Но сейчас давайте вернемся к операции со Слащовым…
На землю уже опускалась ночь, но они неторопливо и скрупулезно продумывали операцию, которая могла приоткрыть завесу над тайной врангелевского наступления… В нескольких кварталах отсюда особо доверенные штабисты Врангеля тоже сидели сейчас над военными картами и сводками… А сотни тысяч людей, разделенных на два лагеря, ждали, когда пробьет пока неведомый им, грядущий, не знающий жалости час. Машина уже была запущена на полную мощь. В ней все было так отлажено и бесповоротно, что казалось, любая попытка одного или нескольких человек вмешаться в четко спланированный и пока еще глубоко скрытый от посторонних глаз ход событий будет наивна и смешна.
Но так только казалось…
Были уложены чемоданы, и Таня Щукина неприкаянно ходила по гулким комнатам, все еще не желая смириться с завтрашним отъездом. Комнаты, после того как с них поснимали шторы и занавески, картины и фотографии, выглядели казенно и неуютно.
Перебирая любимые книги, она увидела выпавший на пол листок. Подняла его, взглянула. «Милый и добрый господин градоначальник! Пребывая вдали от вас, я все же мысленно с вами…» Письмо от Павла. Он с генералом Ковалевским выезжал на фронт и каждый день слал ей оттуда такие письма, нежные, трогательные и немножечко дурашливые…
Она присела на стул и задумалась.
Когда к ней пришла Наташа, когда выяснилось, что Павлу еще можно помочь, спасти, она вся воспряла. Но тем труднее оказалось ей потом, когда помилованный бароном Врангелем Павел опять бесследно, беззвучно исчез: на этот раз не за каменными стенами, а в живом, буйном, полном новых надежд, встреч и чувств мире… Исчез, даже не вспомнив о ней. И она его не осуждала: наверное, человек, так долго, так близко видевший смерть, теперь живет новыми мыслями, новыми чувствами, новыми привязанностями. И великий грех вставать на этом его пути прошлому, в ком бы или в чем бы ни заключалось оно… Значит, и она, Таня, частица прошлого Павла Кольцова, тоже должна раз и навсегда исчезнуть, чтобы нигде никогда отныне не пересекались их дороги.
«Я напишу ему письмо, – подумала Таня. – Да-да, прощальное письмо! Когда-нибудь оно дойдет до Павла, он вспомнит меня, а я почувствую это даже на огромном от него расстоянии…»
Она достала карандаш и бумагу, на мгновение задумалась…
Письмо она передаст через Наташу. Быть может, Наташе это будет неприятно – ведь Наташа тоже любит Кольцова, – но она не откажет, нет. Как знать, не с Наташей ли найдет свое новое, долгое счастье Павел? Что ж, дай им бог!..