Седьмой круг ада
Шрифт:
Клепальщик не спеша поздоровался с ними.
– Что с бронепоездом? – с налета спросил Седов.
– Тянем, Илья Иваныч! – ответил клепальщик. – Я так прикидываю, что еще дней пять проторчит тут.
– Машина как? – деловито поинтересовался Мещерников.
– Кое-что недоделано… по мелочам…
– Значит, порешим так. Даются вам сутки. Время немалое. А завтра в полдень чтоб бронепоезд был готов и стоял под парами!
Клепальщик удивленно вскинул брови и, обиженно посмотрев на Седова, заметил:
– То говорили «тяни»…
– А теперь
– Если надо, значит, будет! – Клепальщик твердо посмотрел на Седова и не удержался: – Может, объяснишь все же?
– Ничего пока сказать не могу… В общем, есть одна лихая задумочка! – Седов взглянул на клепальщика и добавил, убеждая в чем-то не столько присутствующих, сколько самого себя: – Задумка, может, даже того… А только другого выхода нет!
Громоздкие двустворчатые кованые ворота неторопливо и тяжело открылись, и сверкающий «бенц» начальника гарнизона медленно вкатился в крепостной двор. Угнетающее безлюдье и тишина царили здесь. Многометровая толща высоких стен прочно отгородила от внешнего мира этот мощенный каменными плитами двор. Казалось, что и солнце боится заглянуть сюда.
Неподалеку виднелся черный отсыревший провал входа в туннель. Его перегораживала железная решетчатая дверь.
По каменным плитам гулко прозвучали шаги, и к машине подошел офицер.
– Господин Колен! Пожалуйста, следуйте за мной!
Офицер подошел к решетчатой двери туннеля и нажал кнопку звонка. Вскоре выглянул надзиратель. Он отстегнул от пояса связку ключей, молча открыл дверь. Офицер и Колен вошли в туннель. Заскрежетал замок, надзиратель тотчас запер за ними.
В туннеле было холодно. С бетонного свода падали капли. Стены были в пятнах сырости. Слабо светились ввинченные в потолок лампочки.
Еще дважды перед ними так же молча, словно все здесь были глухонемыми, открывали решетчатые двери. И наконец Колен попал в такой же мрачный, как и коридоры, бетонный зал. По одну его сторону виднелись двери нескольких камер. Возле крайней офицер остановился, открыл маленькое квадратное окошко, заглянул в камеру. Затем лаконично приказал надзирателю:
– Открывай! – и, глянув на часы, предупредил Колена: – Разрешено десять минут. Приказ генерала.
Надзиратель открыл дверь, привычно глянул по сторонам, отступил, пропуская Колена в камеру.
Кольцов сидел на узкой подвесной койке и спокойно глядел на журналиста. В его облике сохранялось прежнее достоинство, выдержка и самообладание. Нет, что-то, пожалуй, изменилось. Глаза! Они были усталые, пригасшие. Да и лицо, покрытое бисеринками пота, осунулось…
– Здравствуйте, капитан, – сказал Колен, протягивая руку. – Вы разрешите сфотографировать вас?
Кольцов внимательно посмотрел на журналиста. Конечно, естественным было отказаться. Но что-то явно стояло за просьбой Колена. Что-то важное.
– Людоедское, скажем прямо, любопытство… Ну, да вам, журналистам, простительное, – сказал он. – Фотографируйте!
Колен,
– Мне дано несколько минут, чтобы взять интервью, – заговорил он, доставая из кармана блокнот вместе с письмом. – Вы догадываетесь, какой последует приговор?
– Я знаю его, – ответил Кольцов.
– Скажите, вы предполагали такой исход, начиная свою опасную деятельность?
– Я верил в лучшее. Но мне не в чем винить судьбу.
Не делая лишних движений, Колен выдвинул из-под блокнота письмо.
Слегка дрогнули от удивления брови Кольцова – только на один неуловимый миг, – и снова лицо приняло спокойное и даже безразличное выражение.
«Какая выдержка! Какое самообладание! – невольно подумал Колен. – Господи, как бессмысленно и жестоко расточительно человечество! Но… Не может быть, чтобы такой человек погиб. Интуиция подсказывает, что мы еще встретимся. Но где и когда?.. Как?!»
– О чем вы думаете, мысленно окидывая взглядом свой жизненный путь?
Кольцов слегка улыбнулся:
– О том, что на свете есть плохие люди и хорошие. И что хороших людей, к счастью, больше… – Ловким движением Кольцов спрятал письмо под тюфяк у своих ног.
Глава шестнадцатая
«Ух! Ух!» – тяжело вздыхал где-то в недрах железнодорожных мастерских пневматический молот. Если хорошо вслушаться, то выходило что-то похожее на «Друг! Друг!».
«Конечно, друг!» – радостно соглашался Красильников, затаившийся вместе со своими товарищами по внешнюю сторону забора. В щель сквозь доски виден был долговязый часовой – там, во дворе мастерских, один только он был человеком праздным. В черной шинели и черной папахе, натянутой на голову почти до самых глаз, он неторопливо ходил из одного конца двора в другой с печатью отрешенности на лице. Его намазанные дегтем сапоги посверкивали так же холодно, как штык винтовки.
Монотонная ходьба утомила часового. Забавы ради он, балансируя на рельсах, прошелся до самого паровоза бронепоезда.
Паровоз слабо гудел.
Часовой замер, прислушался, что-то туго и долго соображая. Гул усилился.
И тогда часовой решительно подошел к двери паровозной будки.
– Эй, есть там кто? – крикнул он и с силой постучал прикладом по бронированной плите.
Из паровоза с недовольным видом выглянул клепальщик и, сверкая белками глаз, отозвался:
– Ну, чего тебе?
– Слышь-ка, Федор. А чего это у вас паровоз как самовар шумит? Пары, что ли, поднимаете?
Клепальщик взглянул на него с насмешкой, словно говоря: «Ну и остолоп же ты, братец!» – и сердито буркнул:
– А как, по-твоему, еще арматуру на давление проверишь? Шел бы ты отсюда, не мешал людям работать!
– Да я к тому, что вроде говорили, будто не готов паровоз-то, – раздумчиво протянул часовой, почесывая о кончик штыка небритую щеку. – А теперь… вон и эту… проверяете.
– Поднатужились ребята, вот те и готов!