Седое золото
Шрифт:
Ветер северный подул, стало совсем холодно. Да и жрать после всех этих передряг ужасно хотелось, в животах уже урчало не по-детски.
В лагере царил настоящий разгром: грязи по щиколотку, бочки с бензином в беспорядке разбросаны по площадке, несколько досок из грязи торчали, больше — ничего.
Где же палатки, кухня полевая, станок буровой? Куда все люди подевались?
Прошёл Ник дальше, к склону, где кварцевая жила выходила на поверхность.
А нет никакого склона, равнина коричневая на его месте. Неосторожно шагнул вперёд — нога по колено провалилась в грязь, холодная жижа перелилась через край сапога.
Противно, холодно и мерзко, блин!
Пригляделся, а из этого коричневого месива торчит шпиндель бурового станка с зажатой в нём колонковой трубой. Рядом со станком лежала туша оленя — копытами вверх. Ещё дальше — несколько тел в армейской форме, лицами вниз. Вон чья-то спина в штатском пиджаке с мерзким чваканьем на поверхность вынырнула…
— Вот она какая, наша жизнь, — тяжело вздохнул подошедший Лёха. — Живёшь себе, в ус не дуешь. А тут — море грязи с сопки срывается. Раз-два, и некому уже в ус тот дуть. Эх, грехи наши тяжкие…
Плакать хотелось. От жалости к погибшим, от тоски бесконечной, от досады, наконец, чёрт побери!
Если это не поражение полное, тогда что?
Полное поражение, неоспоримое, окончательное, обжалованию не подлежащее.
Разгром натуральный.
Нет больше бурового станка, коронки с гохрановскими алмазами в грязи утонули, все карты геологические утрачены безвозвратно.
Какое такое золото? Придётся теперь стране без него как-то обходиться.
Как теперь Курчавому в глаза смотреть? Он на Ника так надеялся, так в него верил! А что, в конечном итоге, получилось? Позор один, фиаско гнусное, непростительное. Да и трибунала теперь не избежать.
Всех теперь к стенке поставят и шлёпнут, всех, Курчавого и Айну включая.
Оно и правильно, зачем свидетелей такой глупой коллизии в живых оставлять? Незачем! Кончить всех да и забыть об этой несуразности — на веки вечные.
Впрочем, можно патронов и не тратить, народное достояние, как-никак.
Всё равно скоро сдохнуть придётся — от голода обычного…
Вот примерно так Ник и думал, окрестности в поисках чего полезного обходя. С находками было совсем не густо. Только кусок брезента нашёл — бывший тент, висевший раньше над складом — да эмалированную кастрюлю.
Остальные бойцы тоже были при делах. Сизый куском широкой доски площадку от грязи освобождал, старательно сгребая её во все стороны. Эйвэ в беспамятстве валялся, изредка в бреду матерясь на родном эстонском. Айна, изготовив из бывших Лёхиных штанов отдалённое подобие лассо, целенаправленно пыталась набросить петлю на заднюю ногу мёртвого оленя, лежащего в грязи рядом с утонувшим буровым станком.
— Лёша, командир! Идите ко мне. Надо помогать. Одной Айне не справиться, — радостно позвала девушка.
Больше часа промучились, выволакивая тяжеленную тушу на твёрдую землю. Непростое это дело — мёртвого оленя из грязевого болота тащить.
С момента окончания катаклизма часа три всего прошло, так что туша была ещё тёплой, даже кровь свернуться не успела.
Испачкались все — с головы до ног, последние трусы включая, в сапоги грязи начерпали вдоволь.
— Надо двигать к Палявааму, — предложил Ник. — Вдруг избушка уцелела. А и не уцелела, так там хотя бы, на крайний случай, умыться можно.
— Точно, — поддержал его Лёха. — А ещё под избушкой, в леднике, с десяток хариусов должно лежать. Обязательно надо туда двигать, век свободы не видать!
Оленину пришлось есть сырой. Спичек не было, да и с сухими дровами наблюдались проблемы. У Айны подзорная труба уцелела, но солнце стыдливо пряталось где-то за облаками — не разжечь огня.
Мелко-мелко мясо нарезали, найденную Ником кастрюлю наполнили до краёв оленьей кровью. Берёшь кусочек мяса, в кровь макаешь да и глотаешь не жуя. Противно, конечно. Но деваться некуда, организму калории необходимы. Поэтому, пусть и через силу, но — глотай!
Эйвэ тоже смог выпить немного тёплой оленьей крови, сделал несколько полноценных глотков.
— Это хорошо, — обрадовалась Айна. — Глотает, значит, будет жить. Ещё и бегать будет. Оленя обгонит. Когда-нибудь…
Из найденных досок и досточек смастерили носилки-волокуши, Эйвэ к ним крепко привязали. Айна себе за спину закрепила оленью ногу, первой пошла — с кастрюлей в руках. А что делать, воды-то нет, а пить хочется. Оленья кровь плохо жажду утоляет, но хоть немного — и то хорошо. Выбора всё равно не было.
Через четыре часа вышли к Палявааму. Потеплело у Ника на сердце — словно друга давнего встретил, верного и честного.
Река разлилась, до избушки сантиметров десять всего оставалось. Паляваам угрожающе гудел, плевался во все стороны кусками ржавой пены, неся к океану свои коричневые, на этот раз, воды.
В бушующих струях проносились ветки деревьев, вырванные с корнем ягодные кусты, трупы оленей, песцов, леммингов…
Ник на эти мелочи никакого внимания не обращал.
Вода! Можно пить — сколько захочешь! Добрёл до Паляваама, опустился на колени и пил, пил, пока живот не надулся гигантским барабаном.
Рядом с ним тяжело отдувались Лёха и Айна. Хотелось пить и пить, без всяческого перерыва, но свободного места в организмах уже не было…
— А мне? Мне тоже дайте попить! Прошу — воды! Вот же она, кружка, пусть и дырявая, — жалостливо попросил Эйвэ. — После этой крови оленьей дайте глоток воды! Умоляю — дайте!
Напрасно это он совсем. Просить — себя не уважать. Молчал бы, скорбные рожи корча, сами бы водички налили в его тару нехитрую.
А так Сизый сразу нужные выводы сделал, вспомнил всё полезное, чему успел научиться за время своего пребывания в славных рядах НКВД.