Седое золото
Шрифт:
— Не знаю, что это — «напильник», — невозмутимо ответила Айна. — Я медведю в зад острогу вставила. Ту, которой мы рыбу били. Только наконечник смазала. Желчью из евражка. Она едкая. Очень сильно щиплется. Только так медведя можно попросить — чтобы бежал быстро. А та тряпка сильно чужим пахла. Я её перед склоном положила. Перед обрывом. На тряпку — печень оленя, очень много. Самую свежую печень. Медведь её очень любит. А тут запах чужой, сильный. Медведь думает, что чужой близко ходит. Может печень отнять. Очень торопится, ничего вокруг не видит. Он печень ел, Айна сзади подошла. Острогу воткнула. Больно ему. Желчь евражка ещё сильно щиплет. Он и побежал быстро. Острогу с собой унёс. Жалко. Хорошая была острога, удачная….
Смеялись все — бесшабашно, до слёз, позабыв на время о потерях и грядущих проблемах. Эйвэ даже по земле валялся, по булыжникам перекатываясь, совершенно не вспоминая о том, что он — невозмутимый эстонец, несправедливо подозреваемый в гнусном предательстве и носящий по этой причине маску вечной вселенской скорби…
Один Сизый не смеялся, застыв одиноким столбом, словно его по голове пыльным мешком шандарахнули из-за угла…
Гигантская молния, уродливо изогнутая в десяти местах, ударила в вершину соседней сопки. Как раз в то место, где совсем недавно Ник с Сизым принимали свои воздушные очистительные ванны. Громовой раскат, прилетевший через несколько секунд, больно ударил по ушам, заставив присесть на корточки.
Резко стемнело.
С той стороны, куда удрал несчастный медведь, послышался угрожающий гул.
Нику стало по-настоящему неуютно: прямо на них, неумолимо, как беспощадный рок, надвигалась жёлто-стальная стена дождя.
Настоящая стена — монолитная, равнодушная, страшная…
Глава пятнадцатая
Его звали Че
Это был совсем и не дождь, и даже не ливень. Просто с неба падали, совершенно отвесно, толстые и частые струи воды.
Абсолютно ничего не было видно: стоящий в метре человек только угадывался — смутный размытый силуэт, неясный и похожий на того призрака, увиденного когда-то на старинном кладбище… с жуткого похмелья, в разгар далёкой юности.
Со слухом та же история: вокруг — только гул водяных струй и отдельные отрывки фраз, напоминающие переливы горного эха, услышанного ещё тогда, в Крыму, — на излёте последнего лета уходившего навсегда детства.
Нереальность происходящего была просто поразительной.
Ник нисколько не удивился бы, если по окончании этого странного природного катаклизма оказался бы в каком-нибудь другом месте этой планеты, совсем в другом времени…
Даже представилось: вот он руками раздвигает упругие струи дождя, делает шаг вперёд, а там — пальмы, белоснежный пляж, бирюзовое море, ласковый прибой и хрупкая девушка, тоненькая и беззащитная, с жёлтой розой в чёрных блестящих волосах…
Или нет, не так: он разрубает эти надоевшие струи остро отточенным мачете, и они, словно срезанные стебли сахарного тростника, покорно падают на тёплую землю. Два шага вперёд. А там — берег холодного мрачного озера. Совсем недалеко от берега — небольшой остров, на острове — приземистая крепость, сложенная из светлых северных камней. Лодки, полные неуклюжих вооружённых мужиков, одетых в зелёные смешные кафтаны, смело плывут на решительный штурм — под пушечными ядрами и мушкетными пулями. Грохот, яростные крики штурмующих, стоны раненых, пороховой дым, застилающий всё вокруг…
— Алексашка, твою мать! — вопит высокий мужик, обладатель абсолютно диких круглых глаз, которые того и гляди — выскочат из орбит. — Что ты тут делаешь, сучий потрох? Быстро на штурм, трусливый гадёныш! В первых рядах чтоб у меня…..
Привидится же такое!
Налетевший порыв ветра сбил Ника на землю, протащил несколько метров по гладким булыжникам, бросил на острые камни.
Голова встретилась с чем-то твёрдым, невыносимо захотелось спать, забыться, мысли закружились в странном хороводе и исчезли, все до одной, может — и навсегда…
Сперва вернулись только отдельные ощущения, за ними — отрывочные воспоминания о некоторых органах чувств, и, наконец, восстановилась главная человеческая функция — способность чётко и непреложно осознавать текущую действительность, какой бы горькой она ни была.
Ник лежал на вершине сопки, крепко обнимая замшелый валун.
Он старался совсем не обращать внимания на эти струи воды, падающие с неба и больно бьющие его в спину, и на этот страшный ветер, пытающийся оторвать его от спасительного камня.
Противно ныла ушибленная коленка, из носа в рот текла струйка тёплой солёной воды.
Кругом — рёв, визг, гул, завывания, стоны…
Ник знал одно — надо оставаться на вершине. Оставаться до полного окончания этого уродливого кошмара. Только здесь можно найти спасение.
На склонах сопки сейчас смертельно опасно: вниз стекают бушующие потоки воды, полные разноразмерных камней и разноцветной грязи.
Если даже удастся, не захлебнувшись в воде, добраться до подножия сопки, всё равно — многочисленные ушибы и переломы обеспечены со стопроцентной гарантией.
Откуда пришло это знание? А вот это вопрос, на который он и сам не знал ответа, но очень хотел бы знать.
В принципе, за себя он совсем не волновался, был уверен, что выкарабкается и на этот раз.
Но вот остальные, с ними-то что?
Оставалось только одно: надеяться на лучший исход, верить в чудо и ждать окончания этого светопреставления.
Тупо — ждать, ждать, ждать…
Что-то не так. Ник завертел головой: пришло ощущение, что произошло что-то важное, а он и не заметил. Но что? Что?
Только через несколько минут он всё понял. Просто вокруг стало очень тихо.
В тундру вернулась тишина.
Встал, опираясь обеими руками на спасший его валун, прислушался.
Тишина.
Наспех определился с собственными травмами.
Выбита коленная чашечка, на плече снова закровоточила так до конца и не зажившая рана, значительная гематома на затылке, левый глаз заплыл, нос распух и отказывался дышать.
Нормальный набор джентльмена, выжившего после очередного всемирного потопа. Главное — жив, ходить может, при необходимости и на спусковой курок нажмёт.