Седое золото
Шрифт:
— Они падают с неба, — торжественно объявила Айна. — Рыжие мыши — падают, а бурые в тундре всегда живут. Бурые — только траву едят, ягель, корешки разные. Рыжие — на оленей нападают, на песцов, на людей. Последний раз рыжие мыши двадцать Больших Солнц назад приходили. Мой отец — сильный шаман. Он сказал Айне: "В это Большое Солнце — рыжие мыши придут, надо бояться, на юг кочевать". Айна не послушалась, с Лёшей осталась. Нам к Певеку надо уходить. Мышам не перейти через Паляваам.
— Нам не надо в Певек, — твёрдо заявил Ник. — Мы туда пойдём, — махнул рукой на юго-восток. — К Анадырю, будем отряд Вырвиглаза искать.
— Да запросто, — покладисто согласился Сизый. — Погоды нынче шикарные стоят, оленей у нас много, за три недели доберёмся, не вопрос.
Айна посмотрела на них как на детей неразумных, вздохнула тяжело:
— Мыши с той стороны и идут. Там смерть.
Сизый оживился:
— А если так: за рекой несколько дней пересидим, лемминги эти уйдут, всё — путь свободен! Как такой вариант, командир? Они ведь уйдут? — уже у Айны спросил.
— Уйдут. Глупые — вниз по реке. Умные — вверх, — невозмутимо ответила девушка. — Только это не поможет. До Большой Реки, которую вы «Анадырь» называете, сорок оленьих переходов. После мышей там оленям нечего есть. Не будет ягеля, травы не будет. Через два перехода олени умирать начнут. Потом все умрут. Людям там тоже нельзя. Не будет хорошей воды. Везде будут мёртвые мыши лежать, песцы, евражки, олени. Вода плохой станет. Попьёшь — сразу смерть. Нельзя до Анадыря дойти. Потом только можно, когда снег на тундру упадёт.
— Похоже, права моя чукотская жёнушка. Придётся к Певеку идти, проходящего судна дожидаться, на нём до Анадыря-города плыть, — подытожил Сизый, беспомощно разведя руки в стороны.
— Не всё ещё потеряно, — весело подмигнул другу Ник. — Есть у меня запасной план, побарахтаемся ещё…
Прошли с километр вверх по течению, где Паляваам разбивался на множество узких и мелких рукавов, переправились. Олени с заметной радостью через реку переходили, тревожно оглядываясь назад, видимо, чуяли приближающуюся мышиную опасность.
Оставленные на старом месте рогачи, запряжённые в нарты и крепко привязанные к металлическим стержням, вбитым в землю, с грустью глядели вслед своим уходящим сородичам и издавали громкие протяжные звуки, полные тоски и страха.
Эстонца Сизый лично на руках перенёс, словно извиняясь за тот некорректный допрос, построенный на безмерной жажде подозреваемого.
Аркай больного на нартах разместил, тщательно укутал в оленьи шкуры.
— А зачем это вы на том берегу нарты с олешками оставили? — поинтересовался. — Куда-то ещё собрались, в натуре?
— Собрались, собрались, — откликнулся Лёха. — Есть на том берегу ещё одно дельце.
— Тогда оно и ладно, — успокоился чукча. — А то я уже подумал, что забыли вы оленей. Напомнить вот хотел. Только вы поторопитесь, в натуре. К следующей заре мыши, в натуре, уже здесь будут.
Гаркнул Аркай на своих здоровенных псов, те и потащили, не торопясь, нарты с Эйвэ вдоль реки, по мягкой траве.
— Прощевайте все, в натуре! — помахал рукой Аркай, развернулся и упруго зашагал вслед за упряжкой.
Вдоль противоположного берега Паляваама продолжался исход всякой живности: целенаправленно семенили вверх по течению реки облезлые песцы, худющие евражки; зайцы небольшими группками скакали; важно, с чувством собственной значимости, шествовали красавицы-чернобурки. Над всеми ними пролетали неторопливые белоснежные совы, шустрые кречеты.
— А со всеми этими что дальше будет? — спросил Ник у Айны.
Девушка неопределённо плечами передёрнула:
— Слабых и глупых — мыши съедят. Остальные мышей обойдут. Сами следом за мышиным морем пойдут. Будут жир нагуливать на зиму. Даже олени из кочевий разбегутся. Тоже мышей есть станут. Тут так повелось. Если ты перед мышиным морем оказался — тебя съедят. Если ты сзади — будешь догонять и есть. Кто догонит — тот и съест.
— Олени мышей едят? — не поверил Ник. — Как же они их ловят?
— Бежит олень за мышью, бьёт её копытом. Потом глотает.
Сизый тут же расплевался во все стороны:
— То-то эта оленина с таким странным привкусом, никогда мне не нравилась. Теперь-то понятно, в чём дело!
— Что, теперь совсем оленятину есть перестанешь? — засомневался Ник. — Даже печёнку?
— Да нет. Буду, конечно, но уже безо всякого аппетита…
Сизый последний раз чмокнул Айну в щёку, ласково погладил по чёрным волосам:
— Всё, голубка моя, мы пошли. Дожидайся нас, не скучай. Скоро вернёмся. — Отошёл на несколько шагов, обернулся, послал воздушный поцелуй и побрёл через неширокий рукав Паляваама, догоняя ушедшего вперёд Ника, разодетого на этот раз по последней чукотской моде: кухлянка новая, не ношенная почти, штаны из моржовой шкуры, торбаса кожаные, на китовой подошве.
Рогачи, запряжённые в лёгкие летние нарты, встретили подошедших людей приветственным фырканьем — успели соскучиться.
— Куда править-то, командир? — спросил Лёха, беря в одну руку некое подобие вожжей, а в другую — полутораметровый шест.
— К старому лагерю давай, где буровая стояла, — скомандовал Ник, шагая рядом с нартами.
— И чего это мы там забыли? — искренне удивился Сизый. — Там только трупы одни и остались, больше и нет ничего.
— Не только трупы, там ещё и бензин в бочках имеется.
— На фига нам этот бензин? Костры разводить будем пионерские — до небес? Я в детдоме палил такие — помню. Так зачем нам бензин?
— Одну бочку в нарты загрузим и двинемся к тому месту, где ты трёх «пятнистых» прикончил.