Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
Вот, блин, косяк! И что теперь делать?
Боец, замахнувшийся гранатой, вопросительно смотрел на меня. Я покачал головой, потом покрутил рукой над каской. Бойцы попадали сапоги к сапогам - круговая оборона. Только позиция здесь... Пять минут продержимся, не более.
А "бомж" схватил бойца с противотанковой гранатой, как ближайшего, за рукав, и тянул за собой.
– Товарищ лейтенант, он говорит есть другой вход!
– крикнул боец.
Я отправил его и ещё двоих с "бомжом", остальные тоже стали пятиться за угол церкви, отстреливаясь.
А
– Бегом!
"Бомж" открыл низенькую калитку в покосившемся дровяном сарайчике, юркнул туда. Бойцы, обречённо переглянувшись, - за ним. Сарайчик был очень маленьким и настолько ветхим, что чихни - развалиться. Но уже четверо пропали в его чреве, ещё двое, потом остальные, последним я. И провалился в яму колодца.
– Живее!
– дыхнул мне в лицо тёплым паром "бомж" и с неожиданной силой рванул меня за воротник, разом - и подняв, и швырнув по лазу, - Ползи!
Я увидел, что он дергает за какую-то толстую верёвку, сверху посыпался мусор, колотые дрова, солома, песок. Я шустро "побежал" на четвереньках по лазу, пока не воткнулся каской в чью-то мягкую задницу. Так мы вместе с Котом и вывалились в склепоподобный подвал церкви, слабо освещённый лучинами и полный людей.
– Ох...ть!
– только и смог сказать я.
– Не богохульствуй в храме!
– хлопнул меня по каске "бомж", - Ты командир?
– Лейтенант Кузьмин!
– представился я.
– Отец Анатолий, - представился "бомж", - как дальше думаешь быть, лейтенант?
– Наверх есть выход?
– Есть. Только все двери храма заколочены наглухо. Как немец алтарь и иконостас разграбил - замуровал.
– Даже лучше. Веди нас наверх! Ребята, мы теперь монастырские затворники! Пойдём, проредим бесов!
Наверх поднялось больше бойцов, чем рухнуло в лаз. Под две дюжины почерневших, тощих красноармейцев, лихорадочно блестя глазами, тянулись к нам, прикасались. Половина из них была вооружена, но боеприпасов не имели. Быстро и по-ходу, распределили оружие и патроны, стали стаскивать к высоким узким окнам столы и лавки.
Какие-то гражданские, женщины, дети, старики, по прежнему стоя на коленях, молились. Лишь некоторые оглядывали нас. Отец Анатолий погнал их вниз, в катакомбы.
Ко мне подошли двое - один со старшинской "пилой", другой - в рванной кожанке с наглухо забинтованным лицом. Оба, оказалось, успели хорошо освоить немецкий пулемёт, обожженный - танкист, радист-пулемётчик; старшина - был, до плена, старшиной пулемётной роты. Отдал им МГ с боезапасом, они сразу полезли на колокольню вслед за отцом Анатолием, скинувшим тулуп и успевшим надеть свою чёрную "спецовку", ряса, по-моему, называется.
Я сел на ноги, развязал вещмешок, вытряхнул содержимое - пачки
Подозвав молоденького, шустрого бойца из первого взвода, вручил ему этот флаг и приказал укрепить на колокольне, чтобы полк видел. Глаза бойца вспыхнули. Пока он шёл, неся флаг на вытянутых руках, каждый постарался прикоснуться к нему, а "воинство отца Анатолия" старались и губами припасть, роняя слёзы. Вот для этого, для подобного эффекта, я и извёл столько драгоценного шёлка.
Над головой ударили колокола, протяжный гром их слился в мелодию. Благовест! Ох, отец Анатолий, что же ты делаешь! Даже у меня слезу выбило! Машинально перекрестился.
Вторя колоколам, запел пулемёт, мои бойцы выбивали витражи, стреляли на улицу. Да, Кузьмин, бой в самом разгаре!
Как смог быстро, снарядил магазины СВТ патронами, остатки ссыпал в боковые карманы штанов, запихал магазины и гранаты по карманам разгрузки, закрепил на карабине оптический прицел и побежал наверх, на колокольню.
Пулемётчики, распластавшись по полу, перекатывались на стрелянных гильзах, ведя огонь сразу из трёх пулемётов. Ваня Казачёк, оскалившись, часто крутил стволом своего ДТ. Двое бойцов и два вторых номера спешно снаряжали пулемётные диски. Старшина-пулемётчик скупо добивал ленту МГ. Её снаряжать нечем.
Знаменосец лежал мёртвый. Кровь из простреленной головы текла на свешенный из окна флаг.
Отец Анатолий, презрев бьющие в бронзовую броню колоколов пули, бил набат самым массивным колоколом. Набат я слышал болью в голове, а вот остальное - немое кино.
Осторожно выглянул из глубины колокольни наружу. Тараканами бегали немцы. Это не мои мишени. А вот это - моя. Полмагазина - и пулемётный расчёт врага лежит, уткнувшись мордами в быстро краснеющий снег. Потом я выбил офицера, пару унтеров или фельдфебелей, ещё одного пулемётчика, попав прямо в разрез бронещитка Ганомага.
Интенсивность огня моих бойцов быстро падала - и патроны кончались, и люди здоровее не становились под плотным огнём противника. Казачёк - ранен, отрубился, старшина и танкист - убиты, как и ещё один пулемётчик. Ранены ещё двое.
Отец Анатолий оставил колокол в покое, подобрал винтовку раненного бойца, от боли потерявшего сознание и сосредоточённо стрелял вниз, в немцев. Лицо его было таким, будто он не людей убивал, а огород перекапывал - ноль эмоций!
Я расстрелял почти все патроны. Осталось полтора магазина и те, что в пистолете.
– Лейтенант, слышишь?
– спросил священник, откинувшись к иссечённой пулями стене.
– Нет, - пожал плечами я, словил в прицел прицелившегося в нас немца, выставившего из-за хаты полкорпуса. Бам! Немец рухнул тряпичным мешком - этот не встанет. А другой - у пел сместиться прежде, чем в него попала пуля.