Сегодня - позавчера 3
Шрифт:
Особист удивлён. У него даже удивление какое-то скорбное. Ничего не спросил. Ну, хозяин - барин.
А пока шухер, надо попытаться законектиться.
– Привет! Ты из какого года тут оказался? Ты русский? Какая страна?
Молчит, смотрит на меня. Пожал плечами. Ну, хоть жест знакомый. Ладно, поиграем в папуасов.
– Я - Ван. А ты?
Молчит. Может - так?
– Хелло! Хау а ю?
Всё одно молчит. Берёт своей правой рукой левую, кладёт на живот, задирает рукав. Татуха сфинкса стоит на задних лапах и со вскинутой в приветствии рукой. Ага! Есть контакт!
– Ты меня понимаешь? Ю андестенд ми?
Сфинкс медленно-медленно отрицательно качает головой, потом медленно-медленно достаёт из-за спины рамку, в рамке появляются какие-то символы, возможно буквы.
Я вздохнул. Блин, не бельмеса по-нашему не сечёт. И что с тобой делать? Языку учить? Если жесты отрицания и непонимания совпали, то шанс есть. Сколько времени это займёт? А с каждым днём я не крепчаю. Я уже едва способен на "рывок".
Будем думать.
– Ладно, давай. Пообщаемся.
Сфинкс мне махнул лапкой, Пяткин моргнул.
Ага, да и он не крепчает. Помрёт так, не дав выхода нам на своё высокотехнологичное наследие.
Так, надо поспать. Завтра - опять: "арбайтен!".
Так и стали общаться. Я сидел на шконке Пяткина, молол языком на отвлечённые темы, о том, что Солнце - желтый карлик, а Земля лежит на трех китах - Глупости, Алчности, Порочности, а сфинкс мне заторможено сигналил.
И ждал часа "Хэ".
Запуск игры
Видимо, конектин пипл не прошло незамеченным со стороны кураторов проекта.
Вот в одно холодное голодное утро нас, мушкетёров и ещё троих крепких мужиков, вытолкали из толпы гасторбайтеров. Всех остальных погнали на работы, а нас повели обратно в столовую. Налили пайку, которую мы мигом порубали (чё там есть? Жижу, что супом обзывается чаем посчитать западло и хлеб спечённый из муки, перемешанной с соломенной крошкой и опилками?) После этого нас погнали в лазарет, где мы грузили неходячих в машины. Мясник-врач командовал кого - в какую машину.
Случайно, (ага, верю, верю!) я и три моих мушкетёра, оказались в одном кузове с Пяткиным. Так вот, совпало. Бывает! И совершенно случайно, на нас хватило только одного предателя. С винтовкой. В тентованном кузове.
Поехали. Недалеко, правда, доехали. У того самого оврага, через который совершали побег наши буйные, колонна встала. Мы разгрузили две машины раненных, сложив их рядком на краю оврага. Некоторые заверещали, умолять стали.
– Прими судьбу достойно, - сказал я тому, который вцепился мне в остатки рукава, оторвав его. Блин!
А внизу - буйные. Воронки от мин, потроха. Овраг - заминирован. С той стороны были пулемёты, с лагеря крыли миномёты. Захлопнувшаяся мышеловка. Задумчивый взгляд Апостола на меня.
Предатели-конвоиры прошли вдоль ряда раненных, стреляя им прямо в лица. Как-то отстранённо слышал скрежет своих же зубов.
Смотри, Витя, запоминай! Смотри и помни! Это даже не немцы. Это свои. Свои! Русские! Смотри и помни!
– Потом мы столкнули тела в овраг, на поругание птицам и собакам, - вздохнул я.
Даже теперь мне тяжело рассказывать об этом. Мои слушатели тоже не поднимают глаз от пола.
– Продолжай!
– поперхнувшись, потребовал особист.
– Две освободившиеся машины пошли назад, к нам посадили двух пленных и ещё одного предателя. За нашим я считал - он выстрелил четыре раза, не перезарядил винтовку. У него была обычная мосинка. И только один патрон. Второго не успел отследить. А у меня в гипсе - гвоздь. Ржавый, кривой, но 150-ка!
– Гвоздь?
– покачал головой особист.
– Ага. Так вот у них была поставлена служба. Нашёл гвоздь на работах, спрятал, и ни одна падла не удосужилась меня обыскать. Мир погубят раздолбаи. Вот. Потому я проволынил при посадке в кузов, оказался напротив этого тупого предателя.
– Почему тупого?
– спросил летун.
– Умные Родину не предают. И оружие держат исправным и заряженным.
– Продолжай, - поморщился особист.
– Так, вот, сидел я напротив него, а меж мной и свободой - ещё один. Минут через пять езды стал изображать, что мне стало плохо. Глаза закатил, стонать стал, валиться из стороны в сторону.
Напротив меня - предатель. Сытая морда типичного деревенского дурачка. Тупые, свинячьи глазки, рыжие ресницы. Сальная кожа. Он добивал наших с явным удовольствием.
И сапоги. Комсоставские. Почти новые.
– И как служиться немцам?
– спросил я его. Апостол пихнул меня в бок. Знаю, что рано, но - ненавижу!
– Нормально! Не хуже, чем красным!
– Чё-то по тебе незаметно. Ходишь в своём.
– Ха! Скоро переведусь отсюда! Поеду краснопузых давить!
– довольная морда предателя казалось сейчас лопнет от полноты чувств, его переполняющих.
– Заткнись, дурень!
– оборвал его второй конвоир, отодвинув винтовку ещё дальше от меня, - Ты с какой целью интересуешься?
Да, этот не дурачёк.
– Да, вот, интересуюсь.
– К нам хочешь?
– Может быть. Одно только меня тревожит - что вы будите делать, когда наши вернутся?
И тут же удар локтём в лицо справа. От этого, что умный. Я ждал этого. Подставил лоб. В голове взорвалась граната. Блин, опять я забыл, что в черепке у меня гоголь-моголь. И трогать его не желательно.