Сегодня - позавчера 3
Шрифт:
Больше комментировать было нечего. Эх, дороги, пыль да туман! Правда, тумана не было. Небо было бездонно-голубым. Было жарко. И трясло немилосердно. Хорошо, что боли не было. Но, тошнило очень сильно. Терпеть можно, но зачем? Попросил - волшебный укольчик - и нет скучной, пыльной, жаркой дороги, душного чрева БТРа, а есть здоровый медикаментозный сон.
Проснулся я сразу и вдруг. Всё то же - духота, жара, раскалённая броня, но нет рёва мотора, лязга гусениц и тряски. Зато, много гомона.
– Отставить
– скомандовал я.
– Доложить!
– Товарищ майор, двигатель заглох, машина сопровождения пропала. И из нашей машины пропали два человека, - доложил лейтенант ГБ, как самый старший после меня (дохтор не считается).
– Это как - пропали? Вы что, спали что ли все?
– Нет, я не спал. Пропали сразу и вдруг. Водила был вот он - и вдруг - нет его. Полностью.
– Полностью? Сразу и вдруг? А второй кто?
– Брасеня нет, - ответил Кадет, - флягу он держал, колпачок закручивал. Я попил, ему отдал - раз - и нет его, как и не было.
Чертовщина какая-то. Как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Так, подожди, со мной же есть ещё один, кроме меня, персонаж из разряда "не может этого быть, потому что не может быть никогда". Я - путешественник по времени, Прохор - экстрасенс-целитель, едим мы к нему на родину, к матери - сильнейшему магу, если верить словам Прохора.
– Прохор?
– Тут я, командир.
– Чё происходит? Это же твоя земля?
– Чур мы проехали. Тут бывает так. Обратно поедем, подберём.
– Чё?
– искренне не понял я.
Но, Прохор не ответил, а воскликнул:
– А вот и матушка! Встречать вышла.
– Ну, так поехали, чего ждать!
С этим вышла заминка. Все, кто мог управлять этим пипелацем, были недееспособны. А дееспособные - не смогли. Лейтенант тыркался, мыкался, наконец, завел заокеанский бронесарай, который потом дёргался, глох.
Только через час мы неспешно покатили на одной передаче. Лейтенант ругался витеевато, но не матерно - "твою пробирку в автоклав на третий режим выжимки!" - и не желал даже пытаться переключить на повышение. Я не выдержал и добавил каноническое:
– Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!
Но, это мне - смешно. А остальным - просто фраза, не несущая привычного мне шлейфа смысловой нагрузки.
Матушка Прохора, Дарья Алексеевна, оказалась очень отчаянной и ловкой амазонкой - не побоялась и смогла на ходу забраться в наш пипелац, сразу молча стала всех осматривать и ощупывать. А я осматривал её, жалея, что не могу ощупать. А что? Откуда мне было знать, что мама у Прохора такая сказочная красавица? Как в русских сказках принято - правильные черты загорелого лица, пронзительно-чистые глаза-изумруды, толстенный канат русой косы свесился через плечо, выцветшая на солнце прядь на лбу, выпавшая из-под платка. Чёрные, не выгоревшие, брови и ресницы, длинные, как опахала. Круть невероятнейшая! И, о да, два высоких кургана, поднимающие сарафан на груди! Блин! Да что со мной?
– Что с тобой?
– спросила она меня, накрывая мне лоб ладонью. Совсем не сказочной, крестьянской, сухой и крепкой.
– Давненько я не ощущал подобной красоты!
Она улыбнулась мне. И как она может быть матерью такого лося, как Прохор? Она же совсем молода!
– Всё, воин, отдыхай! Всё худшее уже позади.
– сказала она мне.
Я хотел ей возразить, хотел ещё попялиться, совсем по-ребячьи, на неё, но глаза мои сами закрылись, а сознание стало тонуть в облаке сна.
– Проснись, воин, проснись!
Опять этот мелодичный, ласковый голос. Нет! Какой - проснись? Я во сне такую красавицу видел! Как из сказки. Дарья-Искусница. А почему - Искусница? В каком смысле? Она мастерица в ремесле или вызывать искушение?
Снова этот мелодичный смех. Вот бы его на рингтон телефона поставить или на будильник.
– И в том, и в том мастерица, - меж тем ответил ласковый голос.
Я открыл глаза. А сон - не кончился. Обернулся кошмаром - хуже не придумаешь. И красота неописуемая передо мной вырезом сарафана наклонилась, а я от шеи парализован - ПРИКИНЬ?! Как там говорил Кузя: "Потеря потерь?" Вот уж точно! Видит око, да зуб не ймёт.
– Раз душа трепещет - значит жива. А душа жива - тело оживёт!
– заявила мне Дарья, и поцеловала меня в лоб. В лоб! Как ребёнка!
Она опять рассмеялась.
– Просыпайся. Сил наберись. Буду тебя править. Это больно. И весьма. Но, ты мне нужен в ясной памяти.
Я вздохнул:
– И снова в бой? Покой нам только сниться. Вся моя жизнь - боль. Потерплю. Твоя красота даёт мне силу. Что ж Прохор молчал, что у него мамой такая прелестница?
– Ты не спрашивал, - пробасил голос Прохора сбоку, а потом обратился к матери: - Готово.
– Бери его, сынок, неси в жар.
Прохор поднял меня на руки, как ребёнка, будто и не было во мне 180 см, с лишком, роста и веса, близкого к центнеру. Так же легко понёс. А я напрасно старался глазами поймать силуэт его матери.
Прохор вынес меня на улицу, точнее во двор, заполненный полузабытыми звуками и запахами деревни. Я глубоко втянул носом воздух.
– Хорошо-то как! Как в детстве.
– Так ты тоже деревенский, командир?
– удивился Прохор.
– Деревенский, Прохор, деревенский. Давно это было. Несколько жизней назад.
Он меня занёс в помещение предбанника, положил на лавку, стал раздевать.
– Понятно. Чистота - залог здоровья.
– Ляпнул я.
– В здоровом теле - здоровый дух.
– Да, дух. Душа у тебя болит, командир. А душу я не умею лечить.
– Никто не умеет, - ответил я ему, - Спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
Прохор внёс меня в парилку, положил на полку, облил водой, стал мыть. Жара парилки я почти не чувствовал - он часто поливал мне голову холодной водой, а остальное тело было онемевшим.