Секира и меч

Зайцев Сергей Михайлович

У ног Глеба лежала чистая одежда. Он переоделся и увидел, что одежда ему как раз впору, будто шита была на него; а край и ворот рубахи вышиты родовым узором — тайным оберегом, будто мать вышивала… Подивившись на одежду, Глеб поднял секиру. Она так и сияла. Глеб не помнил, чтоб секира его еще когда-нибудь так сияла. Он внимательно осмотрел лезвие. Секира была заточена с великим знанием дела. Глеб подумал, что явно не он ее точил.

Он сказал сам себе:

— Нет, все это мне не приснилось.

И пошел куда глаза глядят. Он надеялся по пути узнать местность. Но долго не мог понять, где он, ибо в этих местах был впервые.

Глеб набрел на тропинку и пошел по ней. Идти ему было очень легко. Глеб не мог нарадоваться своей силе, обретенной чудесным образом.

Он шел быстро, озирался по сторонам. Несколько раз Глебу казалось, что между деревьями он видит идолов. Наверное, вокруг были старые капища — столь старые, что даже волхвами забытые. На камнях, которые попадались тут и там, Глеб замечал полуприкрытые мхами высеченные знаки. Но Глеб не останавливался, чтобы рассмотреть идолов, чтобы разобрать знаки. Он догадывался, что потерял в этом лесу немало времени, и торопился…

Тропинка вывела его к большому серому валуну. На этом камне сидел, как бы дожидаясь Глеба, старик.

И тут Глеб понял, что старик этот, живой бог Болот, — вовсе не сон.

По старинному обычаю Глеб поклонился этому старцу в ножки и благодарил его за исцеление.

Старец принял его поклон как должное. Ведь старец этот был бог. Он недвижно сидел на камне и смотрел на Глеба всевидящим и одновременно как бы невидящим взглядом. В который уж раз Глеб поразился этому странному взгляду.

Старец будто рассматривал его мысли — Глеб почти чувствовал это. Старец выдергивал мысли по одной и раздумывал над каждой. Вдруг он сказал:

— В тебе занозой сидит мысль о погоне. Пусть это не мучает тебя. Погоня пошла по ложному следу…

Глеб неожиданно для себя облегченно вздохнул.

Волот продолжал:

— Ты, конечно, идешь сейчас к ней.

— Да, отец! Я иду к Анне.

Старец чуть заметно кивнул:

— Теперь ты можешь знать… Анны нет больше.

Глеб горестно опустил голову, тихо молвил:

— Я догадался уже…

— Подними голову, — просил Волот. — Так мне легче говорить с тобой.

Глеб повиновался. Глаза его были пусты от тоски.

Холодный огонек вспыхнул в зрачках старца:

— У Святополка спроси…

— Спрошу, отец! — пустые глаза Глеба быстро наполнялись ненавистью. — Ответит Святополк…

— И забудь дорогу сюда. Здесь не место человеку.

Старец закрыл свои ясновидящие глаза.

— Забуду… — обещал Глеб.

Он осторожно, благоговейно-трепетно обнял старца за плечи и поцеловал его сухие, жилистые, коричневые руки.

Волот не проронил больше ни слова. Он сидел с закрытыми глазами — будто дремал. Возможно, мыслью своей он был уже далеко от этих мест. Возможно, он птицей порхал под небесами и радовался теплому солнцу, или он стал распускающимся цветком, или незримый, как воздух, заглядывал в дупло к белке, кормящей бельчат, или… холодным сквозняком проносился над полом в княжеских палатах…

Глава 18

Две косматые черные собаки переводили преданные глаза с Мстислава на Святополка и обратно. Те бросали им на пол кости и даже целые куски мяса и без особого интереса, почти равнодушно глядели, как псы грызутся между собой.

Мстислав зябко повел плечами и поджал под стул ноги:

— Эй, есть кто поблизости! Затворите окна! Сквозит.

Какой-то человек с услужливой улыбкой прибежал на зов и кинулся закрывать окна.

Мстислав отхлебнул вина из кубка:

— А что, скажи, Рябой еще не вернулся?

Человек из прислуги сладко заулыбался:

— Нет, господин! Говорят, он дальше всех пошел — к синим озерам. Не вернулся еще. Может, в засаде сидит?..

Закрыв окна, слуга удалился.

Мстислав большим ножом отсек от окорока кусок, разорвал его руками надвое, принялся есть. Святополк сидел напротив него через стол. И тоже ел с большой охотой.

Молодой князь, подняв кубок, кивнул Святополку, отпил глоток.

— Хорошего они взяли вепря, — Мстислав показал на окорок. — Жаль, что нас там не было!

Святополк в это время рвал зубами мясо. Чтобы ответить, он вынужден был оставить это занятие. И он ответил:

— Да, мой государь! Говорят, этот вепрь был весь утыкан копьями. Однако, умирая, он умудрился еще выпустить какому-то зеваке кишки.

Мстиславу нравилось, когда Святополк называл его «мой государь», хотя «государство» его можно было верхом объехать чуть ли не за день.

Молодой князь сказал:

— Пора уже кончать с этим Глебом!..

— Да, мой государь! — Святополк отлично знал, что Мстиславу нравится это обращение, и часто, может быть, несколько чаще, чем следовало, им пользовался; он был опытный льстец и знал, что сказать послаще — себе не навредить.

Мстислав с тоской глянул за окно:

— Опостылело сидеть в этих мрачных палатах. Хочется на волю, на охоту…

— Вы же знаете, государь, что пока Глеб жив, вам лучше не показываться наружу…

— Да. Но сколько можно!.. Я задыхаюсь здесь. Мне не хватает воздуха, простора…

— В могиле, государь, места еще меньше.

Мстислав вздрогнул, вздохнул, вытер масляную руку о загривок одного из псов. Потом спросил:

— Что сказала эта женщина?

— Анна? — Святополк хищно улыбнулся.