Секретная сотрудница
Шрифт:
Внезапно один из бритоголовых парней, с серьгой в левом ухе и расписанной яркими красками физиономией, просунув сквозь решетку хваткую растопыренную пятерню, глумливо оскалился:
— Эй, мамаша, дай сигаретку!
Людмила Евгеньевна испуганно отпрянула и поспешила выйти на улицу.
Пройдя несколько кварталов, она почувствовала, как в груди у нее неотвратимо закипает возмущение. Что происходит? Зачем над ней издеваются? Почему она должна все это терпеть?!
— Довольно, — замедлив шаг, прошептала Людмила Евгеньевна. — Довольно! — громко повторила она. —
На нее начинали удивленно оглядываться. Но она, как прежде, ничего вокруг не замечая, неожиданно повернула к станции метро и ускорила шаг.
Довольно! Она больше не будет покорно ждать. Прямо сейчас она поедет на Петровку. Найдет там самого главного милицейского начальника и все ему скажет. Все. Она заставит «их» найти ее сына! Живого или…
Пречистенка
Дворянское собрание
Вечер
С тех пор как юная российская демократия вернула потомкам бывших аристократов их громкие титулы (так и не вернув поместья, заводы и т. д.), Константин Дмитриевич Меркулов, всю жизнь вынужденный скрывать истинное свое происхождение, почувствовал в себе, что называется, «голос крови» и невольно потянулся к своим.
Свои — это, Голицыны, Оболенские, Долгоруковы, — как и подобает избранным, собирались теперь в старинном дворянском особняке в центре Москвы, куда, впрочем, и посторонним вход был отнюдь не воспрещен, но лишь на правах наблюдателей. Устраивали различные мероприятия или просто коротали время в узком кругу близких по духу и, разумеется, крови людей, чудом переживших былое лихолетье. Порой здесь бывало очень весело. В лучших старорежимных традициях давались торжественные балы и вечера. Сюда наведывались родовитые гости из-за границы. Словом, атмосфера была теплая, почти семейная.
Неудивительно, что Константин Дмитриевич с удовольствием проводил здесь свободное от работы время. За последние годы у него появилось немало новых знакомых и друзей, людей не только благородных, но и чрезвычайно интересных. Завязались полезные контакты.
В этот вечер после трудного и напряженного рабочего дня, насыщенного деловыми встречами и совещаниями, заместитель генерального прокурора приехал сюда просто отдохнуть, а попал на очередное заседание в честь какого-то литературного юбилея. Что касается юбиляра, скромного писателя преклонных лет, проведшего добрую половину жизни в сталинских лагерях, то ни его самого, ни его книг Константин Дмитриевич совершенно не знал. Но стойко досидел до конца чествования и среди прочих искренне поздравил убеленного сединами благородного старца.
Между тем мысли Константина Дмитриевича были сегодня далеки от происходящего. И виною тому — неожиданное и тревожное письмо профессора Ленца. Даже несмотря на отсутствие между ними близкой дружбы, Меркулов достаточно хорошо его знал и понимал, что побудить именитого хирурга написать такое письмо могли лишь поистине чрезвычайные обстоятельства. Именно поэтому он и решил подключить
Весь день Константин Дмитриевич с затаенным волнением ждал вестей от своего друга и по мере приближения вечера понемногу начал беспокоиться. В глубине души он тоже не особенно верил в жуткие россказни о подпольной торговле человеческими органами, которые с давних пор любили смаковать бульварные писателишки и создатели дешевых фильмов-ужасов. Однако сегодня его разумный скептицизм впервые дал серьезную трещину, которая неуклонно увеличивалась с каждым часом томительной неизвестности.
Наконец юбилейный вечер закончился, и Константин Дмитриевич уже собирался ехать домой, когда в дверях особняка Дворянского собрания неожиданно возник Турецкий.
— Саша? — обрадовался Меркулов. — Ну наконец-то! Где ты пропадал? — Но тут, присмотревшись к старому другу, Константин Дмитриевич не на шутку встревожился: — Что случилось? Ты что, с кем-то дрался?!
— Выйдем, Костя, — со вздохом, устало ответил Турецкий. — Ну и духотища…
Покинув здание, оба прошли под сень окружавших его старых деревьев и уселись на скамейку.
— В чем дело, Саша? — с тревогой спросил Меркулов. — Давай-ка, рассказывай все по-порядку.
— Ты только держись покрепче, — усмехнулся Турецкий. — А то со скамейки упадешь…
Рассказ получился долгий и обстоятельный. Похрустывая сцепленными от волнения пальцами, Константин Дмитриевич слушал не перебивая и время от времени задумчиво качал головой. Видно было, что услышанное произвело на него тягостное впечатление. А когда Турецкий дошел до происшествия на Ленинградском шоссе, Меркулов заметно побледнел и попросил у рассказчика сигарету, хотя формально не курил.
Затем оба долго и молча дымили.
— Значит, это правда, — наконец глухо произнес Константин Дмитриевич. — Карл действительно что-то знал. И его убийство лучшее доказательство серьезности этих фактов.
— Которых у нас нет. Как нет и доказательств того, что профессора Ленца действительно убили.
— Его убили, Саша, — вздохнул Меркулов. — Очевидно убили.
— Но очевидно только для нас с тобой. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы смерть наступила в результате сердечного приступа. И точка. Подозрения Градуса — это еще не факты. Так же, как частное письмо — еще не основание для возбуждения следственного дела. Мало ли какая бредовая фантазия могла прийти в голову одинокому и больному старику?
— Боюсь, Саша, что это не фантазия, а страшная и жестокая реальность…
— Тем хуже! Потому что начинать придется с нуля. Вслепую. И практически у нас почти нет шансов, Костя. Дело «зависло», не начавшись…
Константин Дмитриевич не ответил, продолжая отрешенно смотреть куда-то в пространство. Потом вздохнул и неожиданно твердо произнес:
— Возможно, Саша… Но как бы там ни было, теперь я должен разобраться в этом деле до конца. Ведь я обязан Карлу жизнью, понимаешь? В общем, теперь это для меня вопрос чести.