Секс и ничего личного
Шрифт:
Да, я ему завидую.
И да, мне от этого противно.
Но это только наращивает спираль обиды, злости, чувства несправедливости.
— Что?.. — недоуменно переспросил гросс Теккер.
— Куда учебу посылаешь, туда и сам катись, будь любезен, — пояснила я сочащимся ядом голосом. — У меня нет ни времени, ни сил заниматься переливанием воды из пустого в порожнее. Тебе не нужна учеба, прекрасно! — Я решительно схлопнула учебник, сгребла в кучу листы и тетради, свои, его, неважно… — Но мне она нужна. У меня нет папочки, который заплатит за мое обучение.
Очень хотелось добавить “и за чулки для моих постельных утех”, но невероятным усилием воли я сдержалась.
— Мне нужно отрабатывать стипендию, пытаться очиститься от обвинений в убийстве и при этом еще как-то заработать себе на хлеб и если ты не нуждаешься в моих репетиторских услугах, то и я в твоей оплате не нуждаюсь. Найду тех, кто относится к моей работе как минимум с уважением не говоря уже о том, что деньги мне сейчас нужнее, чем секс.
Поток слов лился из меня почти бесконтрольно. Тыкать гросс Теккера носом в мои проблемы было болезненно приятно. Вывалить их на него, выдернуть его из его радужного единорожного мирка. Злость, загнанная глубоко-глубоко, сейчас вырвалась наружу, заполняла меня от макушки до пят. И при всем понимании того, что не Вьвиен гросс Теккер главный источник моих бед, именно ему не повезло стать мишенью этой злости.
Хотя с него не убудет. Потерпит разок, зато свалит сейчас побыстрее, а на завтра уже забудет. А у меня действительно освободится время и исчезнет одна из проблем — думать, что делать с тем, что этот идиот мне настолько нравится.
— Морель…
— Давай ты просто свалишь, а? Без всего вот этого вот. Я тебе вроде нормальным языком сказала, что у меня просто нет на это времени.
Я смотрела ему прямо в глаза. Меня корежило и от понимания, что я сейчас ни за что ни про что сорвалась на человека, который в общем-то был последнее время одним из немногих явлений моей жизни, которое приносила мне радость и удовольствие. И от того, что это же явление, не подозревая о том, тыкало в мои самые больные и незащищенные места. И от того, что мне не хотелось, чтобы он уходил. Хотелось другого, но это глупо и так не бывает. И я просто хочу остаться уже одна и поплакать.
И мне больно, больно, обидно, и больно.
Вив поднялся. Мучительно помедлил несколько секунд и свалил. Даже дверью не хлопнул.
Вив — послушный мальчик.
Вивьен
Дверью хлопнуть хотелось просто зверски.
И я не стал отказывать себе в удовольствии.
Дверь общежития правда на доводке хлопаться отказалась. Все женщины сегодня против меня.
Внутри кипело и булькало что-то, что мне сложно сейчас было оформить в слова, наверное, поэтому я и свалил, как того требовала Морель.
Чувство справедливости требовало вернуться и доскандалить.
Чувство самосохранения крутило пальцем у виска и предлагало подождать хотя бы, пока перебесится.
Обида поддакивала — да-да, пусть перебесится, а мы вернемся и выбесим ее обратно.
Нет, ну какого хрена?!
Я в принципе сразу заподозрил, что Морель сегодня не особенно в духе. Она выглядела уставшей и с рассеянным взглядом.
Но я ведь в этот раз не без приглашения заявился, верно?
И подумал, что раз встретиться она не против, то может быть, смогу поднять ей настроение.
Учеба не клеилась и мне ее было откровенно жалко. И хотелось по-человечески спросить, что случилось, но наши договорные отношения, по поводу которых у Морель был пунктик, этого вроде как не предполагали.
Предложить отвлечься и даже, может, выбраться из четырех стен, пока Кэсс в них совсем не зачахла, показалось мне хорошей идеей.
Прекрасной, да.
Просто гениальной!
Нет, ну настолько незаслуженно на меня в этой жизни еще не орали.
Хотя она не то, чтобы орала…
Но…
Я нецензурно булькал внутрь себя.
Какой-то странной части мозга, которую не удавалось идентифицировать, Кэсс было жалко несмотря ни на что. И она требовала вернуться, но не скандалить, а сгрести дуру в охапку. Дуру — потому что а какого хрена она мне предъявляет, что я ничего не знаю о ее проблемах, если она о своих проблемах говорить отказывается?!
Чувство собственного достоинства соглашалось, что поговорить хорошо бы, но лучше пусть поймет, что была не права и придет сама.
Где-то вдалеке шевельнулся здравый смысл: “А оно нам вообще это все надо?”
“Надо!” — рявкнули на него все другие чувства.
Я остановился посреди дорожки.
Подышал.
Сжал и разжал кулаки. Поборолся с желанием треснуть ближайший древесный ствол.
И, заковыристо выругавшись в зимнюю темень, достал телефон.
— Аллё!
Дэм, судя по голосу, был весел и пьян, на заднем плане грохали басы, и вообще, друзья, судя по всему, хорошо проводили время.
— Вы где? — Я сам удивился тому, насколько резко и отрывисто это прозвучало.
— Мы в “Русалке”!
В “Русалке”? У ле Ру и Фонтена перестали непроизвольно сжиматься булки при упоминании этого заведения? Надо же. Крепкие парни, устойчивая психика.
— Сейчас буду, — коротко бросил я.
— О-о-о! Отличная новость! Ждем, братан!
Дамьен, абсолютно счастливый, отключился, а у меня снова подал голос здравый смысл: может, ну его нафиг? Может, не идти? Моранж же уже явно бухой — мы точно подеремся.
Я неуверенно развернулся в сторону кампуса…
Ну, нет! Там Моранж, и он бухой, и мы сегодня точно подеремся!
Круто развернувшись вокруг своей оси, я решительно пошел к воротам.
Здравый смысл — прости. Сегодня просто не твой день.
–
— И, представляешь, я ей говорю “Давай сходим куда-нибудь, посидим!” Ну, я ж вижу, какая она замученная, что я, садист, что ли, чтобы девушку добивать?
— А она?..
— А она мне — “На хрен иди!”
— Да иди ты!
— Ну! Прикиньте, пацаны, так и сказала — “Да иди ты!”!
Когда я, мрачный и суровый, явился в “Русалку”, парни встретили меня многоголосым “О-о-о!”, будто я к ним из кругосветного плавания вернулся, а не виделся с ними всеми сегодня днем на занятиях.