Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Кифер Отто

Уход за телом не ограничивался купанием. Как указывает Сенека, римлянам были известны все способы применения умащений и косметики при уходе за телом. С давних времен применялся массаж до и после бани, а также для гимнастических целей; этот обычай был заимствован у греков. У Плавта среди рабов наложницы упоминается unctor, в задачу которого входило умащать тело своей хозяйки маслом после мытья. Римляне для этой цели обычно использовали вполне гигиеничное чистое оливковое масло. Однако позже его смешивали с различными растительными ароматами, очевидно с целью удалить естественные запахи тела и заменить их более приятными. Кажется бесспорным, что такое новшество было почти сознательно продиктовано развитием эротики, и, естественно, моралисты из стоической школы очень быстро обрушились на такой разврат. Более позднее законодательство четко отличает чисто целебные мази от тех, которыми пользовались для удовольствия («Дигесты», xxxiv, 2, 21, 1). Умащениями и маслами натирались не только голова и борода, но и все тело, не только после каждого купания, но и перед пиршествами – хозяин вручал прибывшим гостям притирания вместе с венками (Петроний, 60, 3). Мы говорили, что парфюмерия использовалась для устранения естественных запахов тела; можно указать, что в литературе часто встречаются пожелания не пахнуть козлом (напр.: Катулл, 69, 71; Овидий. Наука любви, iii, 193). Они обращены к обоим полам, хотя Овидий тут же прибавляет, что этот совет необязателен для женщин, так как он говорит с римлянами, а не с варварами. Считалось изысканным есть пастилки для освежения дыхания (Гораций. Сатиры, i, 2, 27). Подобных свидетельств до нас дошло более чем достаточно; мы не можем рассматривать их подробно, но ясно, что использование умащений, масел, помад, духов и пр. было так распространено в Римской империи, что их производство превратилось в процветающую отрасль. Производились также средства для ухода за кожей, для окраски волос, для ухода за зубами и ногтями. Дама времен империи при повседневном туалете должна была пользоваться целой батареей горшочков, баночек и склянок. Интересное описание на этот счет оставил нам Лукиан; пусть слегка преувеличенное и женоненавистническое, но не исключено, что вполне правдивое (Лукиан. Две любви, 39):

«Тот, кто взглянул бы на женщин, когда они только что встали с ночного ложа, решил бы, что они противнее тех зверей, которых и назвать утром – дурная примета. Поэтому и запираются они так тщательно дома, чтобы никто из мужчин их не увидел. Толпа старух и служанок, похожих на них самих, обступает их кругом и натирает изысканными притираниями их бледные лица. Вместо того чтобы, смыв чистой струей воды сонное оцепенение, тотчас взяться за какое-нибудь важное дело, женщина разными сочетаниями присыпок делает светлой и блестящей кожу лица; как во время торжественного народного шествия, подходят к ней одна за другой прислужницы, и у каждой что-нибудь в руках: серебряные блюда, кружки, зеркала, целая куча склянок, как в лавке торговцев снадобьями, полные всякой дряни банки, в которых, как сокровища, хранятся зелья для чистки зубов или средства для окраски ресниц.

Но больше всего времени и сил тратят они на укладку волос. Одни женщины прибегают к средствам, которые могут сделать их локоны светлыми, словно полуденное солнце: как овечью шерсть, они купают волосы в желтой краске, вынося суровый приговор их естественному цвету. Другие, которые довольствуются черной гривой, тратят все богатства своих супругов: ведь от их волос несутся чуть ли не все ароматы Аравии. Железными орудиями, нагретыми на медленном огне, женщины закручивают в колечки свои локоны; излишек волос спускается до самых бровей, оставляя открытым лишь маленький кусочек лба, или пышными завитками падает сзади до самых плеч» [65] .

65

Перевод С. Ошерова.

Многие другие авторы рассказывают о различных способах высветления кожи и волос. По словам Цицерона («Оратор», 23, 79), иногда ими пользовались и мужчины.

Тертуллиан написал целый трактат о женском туалете (De cultu feminarum); он и другие христианские авторы нападают на обычай женщин румянить щеки, который, по их мнению, может вести лишь к прелюбодеянию. Кроме того, была широко распространена практика каждую ночь накладывать маску из мазей и смывать ее утром молоком ослицы; считалось, что это сохраняет свежесть кожи и предотвращает образование морщин. Иногда так поступали и мужчины-щеголи, например, по словам Светония, император Отон (Светоний. Отон, 12). Особенно часто пользовались этим рецептом гомосексуалисты, чтобы их кожа выглядела свежей и молодой.

Наконец, был широко распространен обычай удалять с тела все волосы: растительность на теле считалась уродством. Ни на одной женской статуе античных времен мы не видим ни лобковых волос, ни волос под мышками, так как принимались меры к их уничтожению. Сенека Старший говорит («Контроверсии», i, префикс, 8), что изнеженные юноши «пытаются превзойти женщин в гладкости тел». Особенно часто так поступали педерасты. Марциал пишет с грубой откровенностью (ii, 62):

Волосы выщипал ты на груди, на руках и на икрах,Да и под брюхом себе начисто ты их обрил.Все это ты, Лабиен, для любовницы делаешь, знаем.Но для кого ты, скажи, задницу брил, Лабиен?

Подведем итоги. С развитием эллинистической цивилизации, проходившим под влиянием греков, римляне познакомились с искусством ухода за телом – искусством, которое отчасти обязано своим появлением усложнению жизни, а отчасти – естественным склонностям. В конечном счете мы должны признать тесную связь этого искусства с сексуальной жизнью.

3. Танцы и театр

Нередко приходится слышать, что танцы – одна из тех сфер деятельности, которую можно объяснить только с позиций секса. Такое обобщение, конечно, неверно. У каждого народа есть танцы, не имеющие никакого отношения к сексу. Мне кажется, что намного истиннее замечание Шопенгауэра: «Танец представляет собой бесцельный выход избыточной энергии». Философ здесь не возмущается, а констатирует факт, и если мы согласимся с ним, то поймем, что танец вполне может быть выражением эротических чувств, но нередко он выражает совершенно иные чувства.

Чтобы разобраться в отношении римлян к танцам, мы должны отталкиваться от определения Шопенгауэра. Римляне были здравомыслящими, практичными земледельцами, солдатами и политиками. В эпоху подъема Рима к всемирной власти у них не было нужды в «бесцельном выходе избыточной энергии». Позже все стало по-другому, но тогда, как мы увидим, и их отношение к танцу изменилось. Римлянин никогда сознательно не расходовал энергию «бесцельно»; он действовал чрезвычайно целенаправленно и всю энергию тратил на расширение своего государства. Он не мог понять, откуда у людей может взяться избыточная энергия и как ее можно растрачивать без всякого смысла. Вот почему римляне, по своей сути, не обладали артистическим началом. Они не понимали истинной сущности танца, этой бесцельной деятельности, а греки с их прирожденным артистическим чутьем предавались танцам, как законченные артисты. Любой разговор об отношении римлян к танцам следует начинать со знаменитого замечания Цицерона (Pro mur., 13): «Никто, пожалуй, не станет плясать в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме».

Но не следует думать, что в Риме никто не танцевал. Согласно Плутарху («Нума Помпилий», 13), одним из древнейших римских обычаев был военный танец или весенний танец салиев – по сути, процессия религиозного характера. Интересный комментарий по этому поводу приводит Варрон (см.: Сервий. Комментарий к Вергилию. Эклога v, 73): «Смысл танцев на религиозных празднествах в том, что, по мнению наших предков, ни одна часть тела не должна оставаться в стороне от религиозных ощущений». С этим мы можем сопоставить танцы при погребении знатных людей, или на основанных Нероном ludi juvenales.

После войны с Ганнибалом в Риме начали учить танцам. Макробий (iii, 14, 4) рассказывает: «В эпоху высочайшей нравственности, между двумя Пуническими войнами, свободнорожденные граждане, даже сыновья сенаторов, ходили в танцевальные школы и учились танцевать и трясти бубнами. Я стыжусь признаться, что даже матроны не видели в танцах ничего неприличного. Напротив, ими интересовались самые уважаемые, хотя они и не стремились стать опытными танцовщицами. Саллюстий говорит: «Она играет и танцует более грациозно, чем дозволено приличной женщине». В сущности, он обвиняет Семпронию не в том, что она танцует, а в том, что она танцует хорошо. Танцам учились сыновья знатных людей и, того хуже, их незамужние дочери. Это доказывают слова Сципиона Эмилиана Африканского: «…юноши и девушки из знатных родов ходят в школы танцев вместе с выродками…» Далее Сципион говорит, что однажды зашел в такую школу и увидел там более пятидесяти юношей и девушек. Среди них был двенадцатилетний мальчик, сын кандидата в магистраты: мальчик исполнял «танец с бубнами, какой не сможет достойно исполнить даже бесстыжий раб».

Мнение сурового моралиста Цицерона мы уже приводили. С другой стороны, известно, что такие друзья Цицерона, как Целий Руф и Лициний Красс, любили танцевать и проявили в этом деле большое мастерство. Консула 60 года до н. э. упрекали за то, что танцор из него лучший, чем правитель. Итак, мнения римлян противоречат друг другу, возможно, из-за того, что танец не признавался полезным упражнением; он считался – если не считать военных и религиозных танцев – более-менее возбуждающим средством. (Точно так же можно объяснить и нелюбовь римлян к наготе.) Римляне любили смотреть на танцоров, но осуждали любителей, танцевавших с профессиональным мастерством, или публично танцующих женщин из общества.