Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Кифер Отто

В целом можно сказать, что «Любовные элегии» пронизаны тем же духом, что и более поздний шедевр Овидия – «Наука любви». Сам поэт говорит так (ii, 1):

Пусть читает меня, женихом восхищаясь, невестаИли невинный юнец, раньше не знавший любви…Лишь бы, красавицы, вы благосклонно слух преклонилиК песням, подсказанным мне богом румяным любви.

В элегии i, 8, 43 Овидий подводит итог своим представлениям о женщинах:

Чиста лишь та, которой не ищут;Кто попроворней умом, ищет добычи сама.

Наконец, юный поэт отваживается на такое пожелание (ii, 10):

Пусть бестрепетно грудь подставляет вражеским стреламВоин, – бессмертье себе он через смерть обретет,Алчный пусть ищет богатств и пусть, в кораблекрушенье,Влаги, изъезженной им, ртом своим лживым хлебнет!Мне же да будет дано истощиться в волнениях страсти,Пусть за любовным трудом смерть отпускную мне даст,И со слезами пускай кто-нибудь на моем погребеньеСкажет: «Кончина твоя жизни достойна твоей!»

Из этих слов создается впечатление, что Овидий в своем отношении к любви был изощренным сластолюбцем. Однако, как он сам рассказывает нам, он трижды женился, в первый раз – в ранней юности; но его семейная жизнь была несчастлива, пока его третья супруга, молодая знатная вдова, не принесла ему продолжительное счастье. О его внебрачных связях нам ничего не известно, а он сам признается в «Скорбных элегиях» (ii, 353):

Верь мне, привычки мои на мои же стихи не похожи:Муза игрива моя, жизнь – безупречно скромна.Книги мои в большинстве – один лишь вымысел лживыйИ позволяют себе больше создателя их.Книга – не оттиск души, но просто дозволенный отдых.Если бы целью ее не было ухо ласкать… [87]

87

Перевод 3. Морозкиной.

У нас нет оснований сомневаться в правоте этих слов. Они еще более интересны постольку, поскольку в наши дни известно, что ярко выраженные эротические натуры стремятся к сублимации тех своих желаний, удовлетворение которых может привести к конфликту с нравственностью, и эта сублимация часто выражается в создании произведений искусства. Вполне можно допустить, что большинство фривольных стихов Овидия созданы именно вследствие этой духовной необходимости. В длинной элегии, составляющей вторую книгу «Скорбных элегий», Овидий цитирует многих других поэтов, доказывая, что автор может реалистично описывать убийства и другие преступления, не совершая их. Современная психология идет дальше и говорит: «Это верно, так как автор не мог бы описать эти преступления столь впечатляюще, если бы он никогда не боролся с побуждением совершить их и подавлял это побуждение, творя произведение искусства».

Короче говоря, мы имеем основания предположить, что Овидий в действительности отнюдь не был изощренным сластолюбцем и соблазнителем, каким он предстает в своих первых стихотворениях. Он был пылким юным римлянином, жившим в эпоху больших потрясений, и выдающимся поэтом, от природы обладавшим живым эротическим воображением и глубоким знанием женского сердца. Если возразить, что юноша не может столь реалистично описывать подобные сцены, не имея личного опыта, мы ответим, что тот, кто говорит это, не понимает истинной природы искусства. Кроме того, образцами Овидию служили не только александрийцы, но и Катулл, Тибулл и Проперций, и легко доказать, что он открыто подражал им. Поэтому мы готовы принять на веру его утверждение, что вся его эротическая поэзия – более или менее игра воображения, с той лишь оговоркой, что по своему характеру он был склонен именно к эротической поэзии.

Но его величайшее произведение подобного рода – не те юношеские опыты, которые мы только что обсуждали, а принесшая ему гораздо большую известность «Наука любви», о которой Палдамус справедливо сказал: «Овидий снабжает читателя полным руководством по тактике любви… Влюбленный и возлюбленная выступают как игроки в шахматы: они оба стремятся играть, и им интересно лишь найти слабость в защите противника и воскликнуть: «Мат!» Однако не следует забывать, что Овидий во вступлении четко оговаривает, что его сочинение писалось не для замужних женщин или непорочных девиц, а с целью объяснить, как охотиться за женщинами легкого поведения. В его задачи входило не инструкции дать по выбору хорошей жены, а как найти симпатичную «подружку» [88] , покорить ее, насладиться ею, удержать ее и обращаться с ней так, чтобы никогда не наскучить ей и не допустить ее измены. Следовательно, цель этой книги – чистая эротика: наука как можно более полного и приятного наслаждения женщиной, точнее, женским телом. Возможно, ни одна иная из подобных классических книг не демонстрирует более четко истинную цель эротической деятельности в древние времена – получения сексуального удовольствия. Именно на это направлены все мудрые советы, которые дает поэт, к этому сводятся все его объяснения женской психологии. И когда он указывает, что пишет только о сексе с «подружками», очевидно и неизбежно, что все его рассказы, советы, предупреждения и увещевания уместны в отношении любой женщины, какую только может любить мужчина.

88

«Любовница» по-латыни amica («подруга»).

Но в наши дни этот учебник любви оставляет неприятное впечатление, невзирая на множество содержащихся в нем поэтических шедевров и его неподдельную человечность. Это неприятное впечатление вызывается всем духом книги, ее фундаментальной идеей, что мужчина – исключительно сексуальное существо, и полным нежеланием признать, что женщина обладает духовностью и является соратником мужчины на жизненном пути. Все, что говорит о женщинах Овидий (возможно, исходя из обширного личного опыта), было бы верно, если бы женщины были всего лишь существами, созданными для ублажения мужчин, вещами, с которыми следует правильно обращаться, чтобы получить максимум удовлетворения. Поэт не подозревает, что женщина – независимое духовное существо, в равной доле разделяющее сексуальную жизнь мужчины.

И в этом виновато не только то, что римляне видели в сексуальной деятельности лишь чувственное удовлетворение, а в женщине – только игрушку для мужчины: описанное нами отношение принадлежит и лично Овидию. Здесь мы видим пропасть между трезвой и преданной семейной жизнью Овидия и его личностью фривольного и утонченного сластолюбца – личностью, которую он демонстрирует нам в «Любовных элегиях» и «Науке любви». Можно представить, что его семейная жизнь была менее удачной и приятной с сексуальной точки зрения, чем он надеялся, и поэтому он был вынужден написать эти книги, чтобы хоть отчасти воплотить мечты своей ярко выраженной чувственной натуры. Можно также вслед за учебниками по истории римской литературы сказать, что многие другие поэты писали аналогичные поделки и что две эти поэмы не представляют собой ничего иного. Но столь удобное объяснение лично меня оставляет неудовлетворенным. За этими поэмами мне представляется живой поэт, которого собственная натура и одаренность вместо унылых философских трактатов вынудили сочинять «Любовные элегии» и «Науку любви».

«Науку любви» не раз переводили на все современные языки. Здесь мы не можем рассматривать эту книгу подробно, но приведем из нее большие цитаты, чтобы дать читателю некоторое представление о ее масштабе и характере. В первой книге даются инструкции, как завоевать любовь женщины. Вот несколько строк (i, 93 и далее):

Как муравьи вереницей спешат туда и обратно,Зерна держа в челюстях, пищу привычную впрок,Или как пчелы летят по своим облюбованным рощамИ по душистым лугам вскользь от цветка и к цветку,Модные женщины так на модные зрелища рвутся:Толпы красавиц текут, в лицах теряется глаз.Все хотят посмотреть и хотят, чтоб на них посмотрели, —Вот где находит конец женский и девичий стыд.

Дальше поэт приводит живую, но легковесную версию легенды о похищении сабинянок (более серьезно изложенную Ливием). Приведем ее всю в качестве важного примера того, как Овидий обращается с мифами, освященными древностью:

Ромул, это ведь ты был первым смутителем зрелищ,Рати своей холостой милых сабинянок дав!Не нависали тогда покрывала над мраморным склоном,А на подмостки внизу рыжий не брызгал шафран, —Сценою был безыскусный развал наломанных сучьевИ густолистых ветвей из палатинских дубрав,А для народа кругом тянулись дерновые скамьи,И заслоняла листва зной от косматых голов.Каждый глазами себе выбирает желанную деву,Каждый в сердце своем страстью безмолвной кипит.Вот неумелый напев из этрусской дуды вылетает,Вот пускается в пляс, трижды притопнув, плясун, —И под ликующий плеск еще неискусных ладонейЮношам царь подает знак к похищению жен.Все срываются с мест, нетерпенье криками выдав,Каждый добычу свою жадной хватает рукой.Словно голубки от клюва орла летят врассыпную,Словно овечка бежит, хищных завидя волков,Так под напором мужчин задрожали сабинские девы:Схлынул румянец с лица, трепет объемлет тела.Страх одинаков во всех, но у каждой по-своему виден:Эта волосы рвет, эта упала без сил,Эта в слезах, но молчит, эта мать призывает, но тщетно,Эта нема, эта в крик, та цепенеет, та в бег.Вот их ведут чередой, добычу любовного ложа,И от испуга в лице многие даже милей.Если иная из них отбивалась от властного друга —Он на руках ее нес, к жаркому сердцу прижав.Он говорил: «Не порти очей проливными слезами!Чем для отца твоя мать, будешь и ты для меня».Ромул, ты для бойцов наилучшую добыл награду;Дай такую и мне – тотчас пойду воевать!Как же тут не сказать, что красоткам опасны театрыС тех знаменитых времен и до сегодняшних пор?