Секториум

Ванка Ирина

— Считайте дату зачатия, — предложил Миша. — Мы никогда не узнаем, в какой день его достали из «пузыря».

— Тогда он будет почти на год старше своих ровесников, — возразила Алена.

Прибавив к дате зачатия девять месяцев, мы получили 13 августа 1998 года. То есть, попали аккуратно в мой день рождения.

— Так не пойдет! — сказала я. — Почему у нас должен быть один семейный праздник на двоих? Давайте считать снова…

Из всех подарков, преподнесенных Имо в первый месяц секторианской жизни, он выделил две категории: то, что катится и то, что мажется. Эти категории он предпочел остальным. Кубики, конструкторы, музыкальные инструменты и красочные книжки

он отложил в сторону. Из кучи он выбрал коллекцию гоночных болидов, которые шеф когда-то собирал, а теперь сплавлял ему по частям, и пластилин, который привезла Алена. Пластилин его интересовал гораздо больше, чем краски. По этой причине в первый же пластилиновый день все стены, двери, мебель и полы были декорированы в авангардном стиле. По пластилиновому следу я узнавала о его перемещениях по модулю. Я знала места, в которых он особенно любил бывать. Благодаря пластилину я узнала, что он лазает не только по деревьям, но и по стенам. По причине того же пластилина, я теперь не видела его часами. Он был так занят, что не показывался даже во время присутствия гостей. Не исключено, что покровительственная установка в мой адрес у него изменилась по той же самой пластилиновой причине.

То, что он лепил, не поддавалось анализу. Я показывала поделки Алене, в надежде получить разъяснение психолога, но психолог пожимал плечами:

— Я специалист по человеческой психике, — объясняла она. — Подожди. Мы все про него узнаем. Пусть пройдет время.

Индер, взглянув на творение своего маленького пациента, первым сказал что-то определенное. Точнее, забил первый колышек в построении Имкиной картины мира:

— Это же леляндры! — сказал он и попробовал найти аналог в русском языке. Аналог отсутствовал. — Очень похоже на леляндры.

— Расскажи мне о леляндрах, — попросила я, чем поставила Индера в неловкое положение.

— Что же мне рассказать, если я не уверен, что это леляндры, но так похоже, так похоже…

Я проявила настойчивость и выяснила, что леляндры являются чем-то вроде талисмана-оберега. Что в далеком прошлом зэта-сигирийской расы их лепили из клейкого растительного вещества, наподобие муки. Выглядели они как миниатюрные уродцы, андроиды с длинными пятками, лишними суставами, колбасовидной головой. Лепили для тех, кого хотели уберечь, главным образом, для родственников. Считалось, что оберег, сделанный родственником, надежнее прочих, хотя иногда их заказывали умельцам, как искусные сувениры. Предки Индера верили, что неприятности, имея выбор, предпочтут леляндра живому существу. С ним сладить проще, и он заметнее, благодаря необычному виду. Чем более уродлив леляндр, тем лучше он притягивает неприятности, так же, как человека экспонат кунсткамеры занимает больше, чем нормальный встречный прохожий. Если леляндр треснул или сломался, значит, верили зэты, одно несчастье миновало, и лепили следующего.

С этими изделиями я подкараулила Гуму на выходе из лаборатории.

— Что это? — спросила я. — Говори сразу, не думай.

Гума не умел говорить, не думая. Он вник в Имкины труды, даже взял в руки.

— Говори, — настаивала я.

— Это детский пластилин, — ответил он, словно сдал экзамен на «отлично», и с гордостью выпрямился. Два с половиной метра абсолютной правоты стояли передо мной в полный рост и не понимали, чем я недовольна.

— Они не напоминают леляндров?

Гума снова склонился к изделиям.

— Индер! — приставала я к гуманоидам. — Если он действительно делает эти штуки, значит осознанно или подсознательно пытается нас от чего-то защитить? Если я скажу об этом шефу, начнется новый скандал. Он и так решил, что от меня одни несчастья.

— Действительно, — согласился Гума. — Так и есть. Это леляндры.

— Значит, скоро он прекратит мазать твой модуль пластилином, — пообещал Индер. — Число его знакомых ограничено. А леляндров не делают на абстрактных людей.

— Вы не поняли, о чем я говорю?

— Поняли, — ответили гуманоиды. — Если он действительно прекратит их лепить, тогда мы будем знать точно, что это леляндры; когда мы будем знать точно, тогда и будем рассуждать об угрозе; когда мы определим угрозу, тогда и придет время огорчить шефа.

Логику процесса я нарушила сама. Не подумав, расшила круг знакомств Имо до непредсказуемых границ. Просто мы с Мишей однажды повели его в парк и как следует там выгуляли.

Кроме нас в парке сидела компания мам с детьми примерно того же возраста. Дети играли вместе, а мы не решились причалить ни к мамам, ни к песочнице, по причине моей неуверенности в себе и вечного предчувствия неприятностей. Мы с Мишей только прохаживались мимо, а Имо бегал вокруг, ползал на четвереньках, и не всегда по чистому снегу. Чаще всего как раз таки мимо. От этого синий французский комбинезон приобрел наколенники цвета минской грязи. Издалека он ничем не отличался от обычных детей. Собственно, он ничем не отличался от них и вблизи. Однако, по Мишиному мнению, я разительно отличалась от обычных мам.

— Обрати внимание на их выражения лиц, — говорил Миша. — Такое впечатление, что каждая совершила нечто грандиозное во Вселенском масштабе. Ты посмотри, сколько достоинства. А потом посмотри на себя: как будто рубль украла.

— Знаю, — соглашалась я. — Дай мне немножко времени, чтобы привыкнуть…

— Нет, ты все-таки посмотри на кумушек… Еще вчера прыщики выдавливали, тряслись перед выпускными экзаменами. А сегодня — царицы! Как преобразились, ты только обрати внимание. Пупы Вселенной! А ты? Между прочим, в этом парке только ты выгуливаешь чадо в компании мужчины. Их мужики что-то не горят желанием сидеть на холодных скамейках.

— Потому что бегают по городу, деньги зарабатывают. Ты видел, сколько стоит детская одежда? Это уму непостижимо, как они выживают на зарплаты.

— А я, допустим, уже заработал, — хвастал Миша. — Могу себе позволить прогуляться с семейством. Хотя бы это может сделать тебя счастливой?

— Но ты же не папа?

— Где на мне написано, что я не папа? Подожди, еще скажут, что Имо на меня похож.

Имо тем временем встал на лед над глубокой лужей и подпрыгнул на нем. Лед захрустел и прогнулся.

— Имо! — крикнул Миша. — Иди сюда!

Имо посмотрел на него, но не пошел. Тогда из детской компании выскочи мальчишка, и, с криками, размахивая палкой, понесся прямо на него.

— Имка, иди сюда, — позвала я и приготовилась к худшему. — Имка!

Имо не сдвинулся с места. Мальчик налетел на него, но Имо удержал равновесие. Что удивительно, даже не обиделся, стал с интересом рассматривать маленького хулигана, который упал и не желал вставать на ноги. А когда мы все-таки подняли его и отряхнули, он с теми же криками понесся обратно.

— Димка, Димка! Иди сюда! Иди к нам! — закричали мамаши. — Иди к нам, Дима!

Я обратила внимание, что они смотрят на нас, но не поверила.

— Дима! Дима! — звали они. — Иди к нам играть!

— Как вы его назвали? — спросила я.

— Разве его не Димой зовут? — улыбнулась мне молодая женщина. — Почему ваш мальчик один? Пусть они вместе играют.

— Разве я назвала его Димой? — спросила я Мишу украдкой, но мамочки все услышали.

— А как вы его назвали? — спросили они.