Секториум
Шрифт:
Задавать вопросы я не стала. Да и, чуяло сердце, никакого объяснения для меня не приготовлено. Только сели мы за стол совсем другими людьми. Имо так и остался на коленях у дяди Ромы. Мужики выпил, закусили, обсудили мебельный бизнес. После бизнеса обсудили всякую ерунду. Уже смеркалось.
— Нет, — говорил брат. — Он не на Иру похож. Он похож на своего прадеда. Ты помнишь фотографию деда? — спросил он меня. — У нас была единственная бабулина фотография. Они ведь после войны пожениться не успели. Отец родился, а дед сразу умер. Это, получается, Димин прадед. Летом сорок пятого… Ты же помнишь эту историю? Она даже не знает… Деда
Ромка рассказывал и рассказывал, в подробностях живописал последнее воспоминание нашей бабушки о нашем дедушке, которое я смутно припоминала из раннего детства, а Миша таращился во все глаза, то на меня, то на брата. Если бы в тот момент ему измеряли пульс, прибор бы взорвался. Еще чуть-чуть, и его самого разорвало бы от избытка информации на единицу серого вещества.
— Ах, да! — вспомнил брат и вынул из бумажника фотографии. — Не помню, посылал я тебе такие или нет? Вот, — показал он Имо, — твои двоюродные братья. — Другой снимок он отдал нам. — Это Игорь, это Виталик, мои сыновья. Они близнецы, но совсем непохожи, ни на меня, ни на Свету. Тоже на деда чем-то смахивают.
— Ты знала? — спросил меня Миша, когда Рома снова увлекся общением с племянником.
— А это моя жена, — брат протянул нам новую фотографию. — Я с ней познакомился до армии…
— Бабка твоя жива? — украдкой спросил Миша. — Она сможет описать ситуацию подробно?
— Нет.
— Совсем хреново, — прошептал он. — Где хоть это было? Ты узнаешь интерьер, если найти то самое место?
— Я сама разберусь.
— Еще не хватало, чтобы ты сама лезла в разборку. Только дернись. Разбираться теперь буду я.
— Что? — не расслышал Рома.
— Сестра твоя, говорю, тоже прорва всяких аномалий. Я это понял с первого дня знакомства. Помнишь, — спросил он меня. — Как мы познакомились?
— Не помню.
— Сижу я как-то на яхте, рыбу чищу… Перестань пихаться! Я хочу рассказать твоему брату, как мы познакомились. Так вот, чищу… потный, в чешуе, рыбой от меня и воняет. Вижу, идет… в мини-юбочке, в маечке своей, обтягивающей, садится рядом, да еще коленочкой задевает. Как мне захотелось тогда упасть за борт! Так вот, с тех пор она регулярно откалывает номера, после которых мне хочется упасть за борт. Теперь буду знать, что это наследственное.
— Точно, — согласился Рома. — Она и в детстве такой была.
— Можно подумать, ты помнишь мое детство?
— Ах, прости! Оно кончилось в тот день, когда я родился. Представь, ей было три года. Как сейчас Диме. Меня принесли из больницы, положили к ней на кровать и сказали: «Вот тебе кукла. Мама устала, она будет спать, а ты смотри… Когда закричит, дашь соску». С тех пор она мне мстит за потерянное детство. Так?
— Не так. Я всегда к тебе хорошо относилась. Даже если ты того не заслуживал.
— Неужели? — воскликнул брат. — Как мне повезло, что в нашей квартире не было подпола!
Мы стали вспоминать все по порядку: как дрались и как мирились, как стол письменный делили, один на двоих. Миша от наших проблем был далек. Он, единственный любимый ребенок в семье, с самого начала имел все персональное. Он смотрел на нас, как инопланетянин на склоку аборигенов, а в его голове шел интенсивный анализ информации, который не имел никакого отношения к нашему с Ромой счастливому детству.
Расстались мы на вокзале заполночь. Рома, по пьяной лавочке, пригласил в гости Мишу, а тот немедленно принял предложение. Он попрощался с нами, шепнул мне на ухо, чтобы я шла за Мишу замуж, что, дескать, не в моей ситуации выпендриваться. Заверил, что выполнит свое обещание насчет Димки, поцеловал его и выставил нас из вагона.
Мы дождались, когда поезд тронется, помахали дяде ручкой… перекрестились.
— У тебя вообще-то мозги есть? — начала я. — Как ты мог оставить ребенка наверху?
— Да я ж на минуту отошел, за сигаретами, — оправдывался Миша.
— Ты даже не запер дверь!
— Я ж думал, ты без ключа.
— Почему ты не спустил его в модуль?
— Откуда я знал? Ты же не сказала, что брат должен приехать!
— Он сидел в подполе, как крысенок! Что обо мне подумают родственники?
— Он не хотел без меня спускаться!
— Нечего было его тащить с собой!
— Он сам увязался, а потом дома остаться захотел!
Разругались мы не на шутку. Никогда прежде так не ругались. Случайные провожающие шарахались от нас в темноте. Мы припомнили друг другу все. Я ему — легкомысленное поведение и аморальный облик, он мне — скверный характер, ослиное упрямство и распущенное сексуальное поведение на Флио, в котором он в глубине души все еще меня подозревал, и простить не мог. В ответ, я высказала подтверждение его самых худших подозрений, заверила в своих глубоких чувствах к Його-Птицелову и в том, что мое удовольствие от физического общения с ним было гораздо более сильным, чем он когда-либо имел от всех своих женщин вместе взятых. Мне были выдвинуты ответные заверения в том, что облик моего товарища и впредь будет оставаться аморальным, а репутация такой же сомнительной. И, если я такая неблагодарная трансгалактическая проститутка, то ему плевать на мои проблемы, он не собирается меня выручать из дерьма, в которое я по собственной глупости лезу, но ни словом не обмолвился о том, что это за «дерьмо» и о чем он сегодня тайно договорился с моим братом.
Так как в выражениях мы не стеснялись и громкость звука не контролировали, скоро к нам приблизился милиционер и попросил предъявить документы. Миша сунул ему паспорт на имя гражданина Германии, Иосифа Генриховича Абрамсона, и продолжил на меня орать.
— Это ваш ребенок? — спросил милиционер, и тут мы оба умолкли.
Имо сидел на рельсе, подперев щеку. Вид у него был очень расстроенный.
На следующий день мы с Мишей оба оказались на ковре у шефа. Точнее, Миша оказался там раньше, чтобы настучать на меня. Потом у него хватило совести лично конвоировать меня в офис. Имо был оставлен за дверью кабинета. Настроение шефа было весьма противоречивым.
— Не надо всей команде знать, зачем здесь были бэты, — сказал он, приглашая меня за стол переговоров. — Это транспортная служба безопасности, к нашему проекту отношения не имеет, и не вздумайте поднять шухер! Кроме нас троих об этом никто и никогда знать не должен.
— Слушаю, — сказала я, усаживаясь.
— Мы проанализировали ситуацию, — начал шеф, — и пришли к выводу, что с тобой работал генетический дешифратор.
— Очень характерный прием, — добавил Миша, но шеф не дал ему перехватить инициативу.