Секториум
Шрифт:
Имо понял игру и сам начал брать из сумки тряпки, прижимать их к своему тощему пузу, совершенно не понимая, зачем это нужно делать. Он выдернул за ухо розового зайца и тоже приложил к себе. Затем ему попался игрушечный самосвал, и что-то произошло. Что-то странное. Он замер в руках с большой пластмассовой машиной, схватив ее за черное колесо. Из всех предметов, побывавших в его руках, этот произвел на него самое сильное впечатление. Имо стоял в раздумьях над самосвалом, а мы с Вегой наблюдали, как в этом крошечном инопланетном существе медленно, но верно просыпалось мужское человеческое начало. Мы даже затаили дыхание. «Интересно,
— Его надо поставить на пол, вот так, — объяснил он, и опустил самосвал на колеса, — а теперь тяни за веревочку. — Машинка поехала, Имо пошел за ней. — Тебе же теперь декретные полагаются, — вспомнил шеф. — Купи ему игрушек. Велосипед купи. Не знаю… у нас еще не было таких маленьких. Тебе виднее. И не переживай. Никакой трагедии нет. С каждым может случиться.
«Почему это случилось именно со мной? — думала я. — Почему не с Мишей? Так было бы гораздо более естественно. А главное, ни для кого не стало бы неожиданностью».
На следующий день Индер отпустил меня в магазин за продуктами. Составил список фруктов и овощей, которые надо давать Имо, и согласился посидеть с ним. Список ничем не уступал ассортименту овощного ларька, я отправилась за покупками с большой хозяйственной сумкой, а когда вернулась, обнаружила своего ребенка под столом в пустой лаборатории. Он возил по полу грязную губку, вымазанную неизвестно какой белой массой, и сам был похож на маляра-штукатура после рабочей смены.
Пока я отмывала его в санитарной раковине, объявился Индер, и, вместо того, чтобы выслушать мои претензии, сам прочел мне лекцию, как следует обращаться с ребенком, а как не следует, когда и как его купать, во что одевать и по каким признакам определить, что у него начинают резаться зубы.
— Ты уверен, что это будет не клюв? — спросила я.
Индер еще раз посмотрел на мальчика.
— Точно такие зубы, как у тебя, — заверил он. — И кожа у него точно такая. Только кости со временем отяжелеют. Они рассчитаны на большую мышечную массу. Не удивляйся, если в подростковом возрасте он будет весить сто килограмм.
«Прекрасно, — решила я. — Если кто-нибудь из одноклассников вздумает дразнить моего сына «лысым», он врежет один раз, и больше желающих не найдется».
— Думаешь, Имо будет сильнее своих сверстников?
— На несколько порядков, — спокойно ответил Индер, что свидетельствовало о его абсолютной уверенности.
Меня же опять одолели сомнения: будут ли у него когда-нибудь товарищи, которые станут его дразнить? Выйдет ли он когда-нибудь из подземелья?
— Он так и не пробовал говорить? — спросил Индер, чем окончательно спустил меня с небес на землю.
— Сутки только прошли… — напомнила я.
— Плохо, что сутки прошли, а он не пытался. Очень плохо. Попробуй поискать с ним контакт по-другому. Писать, что ли научи.
Мы пробовали писать. Достали цветные карандаши и фломастеры. Имо это занятие быстро утомило. Катать мяч и греметь самосвалом по полу было куда интереснее. Алена мне пообещала учебник для глухонемых детей.
— Слышит он хорошо, — объясняла я ей по телефону. — Даже на имя иногда отзывается.
— Что значит, иногда? — недоумевала Алена.
— Когда хочет, отзывается, когда не хочет, игнорирует.
— Знаешь, что нужно этому карапузу? Большой ремень. Очень тонизирует.
— Индер такие методы запретил.
— Подожди, — грозилась она. — Я приеду на выходные, наведу у вас порядок.
К выходным мне удалось преодолеть первую ступень контакта. Имо по-прежнему никого не слушал, вел себя так, как считал нужным, но при этом позволил мне снять со своей шеи медальон и повесить на стенку. Я пообещала, что никуда его не спрячу, а Имо поверил. Теперь семейная реликвия Птицелова висела над изголовьем кровати, а не грохотала по полу вслед за ползающим по модулю ребенком.
Потом появился Миша. Теперь уже дядя Миша. Новость застигла его на «Марсионе». Он ринулся к нам, едва успев приземлиться. Индер с Гумой вытряхнули его из скафандра, догнав у лифта. В одном исподнем он разбудил меня на рассвете.
— Где? — спросил Миша.
Я огляделась. Имо нигде не было.
— Должно быть, в саду, — предположила я.
Миша побежал в сад, а я за ним. Имо спал в гамаке, свернувшись, как котенок.
— Вообще-то, он не спит на диване, — объяснила я. — Только по дороге он спал со мной, и то поверх одеяла. Не любит, когда его накрывают. Я его просто на ночь одеваю теплее, и он спит, где хочет.
Миша долго висел над гамаком с задумчивой гримасой. Затем выпрямился.
— Вот, значит, чем ты занималась на Флио.
— Миша, я не знала о нем вообще.
Он улыбнулся.
— Да, да! Грузи… Наставила мне рогов, значит!
— Да уж твои рога, по сравнению с моими, это незначительная припухлость на фоне костяных зарослей.
Но Миша вдруг стал неожиданно серьезным.
— Пойдем, я тебе кое-что объясню. — Он вывел меня на кухню и закрыл дверь в сад. — Я тут подумал и хочу поставить тебя в известность. Точнее, предупредить. В принципе, раньше я считал так: если ты найдешь себе кого-то, может, оно и хорошо. Все-таки я хочу, чтобы у тебя была личная жизнь. Не нравлюсь я, может, кто-то другой понравится. Я бы к этому нормально отнесся еще пять лет назад. Но теперь предупреждаю: спутаешься с каким-нибудь мужиком, — убью.
— Что?
— Я предупредил: и его убью, и тебя. Ты меня знаешь. Я на такие темы не шучу.
Признаться, мне его заявление не понравилось. Если бы знать, что это новая шутка из Мишиного пошлого репертуара, или кровоток его мозга не успел восстановиться после переменной гравитации «Марсиона»… Я готова была забыть, но Миша злобно сверкнул глазами в полумраке и больше не улыбнулся.
— Пойду, переоденусь, — сказал он. — А ты приготовь пожрать.
Рассердил он меня в этот раз по-настоящему. Я открыла холодильник, забитый фруктами, и постаралась рассуждать трезво. Что его взбесило и как мне следует себя вести? Как бы я повела себя, допустим, полгода назад? Я бы топнула ногой, сказал бы что-нибудь в том же роде, и пошла бы по своим делам. Почему я этого не сделала сейчас? Как ни стыдно признать, испугалась. Мишино влияние в Секториуме было сравнимо с влиянием шефа. Уйти? Плюнуть на все и снова купить билет в Адлер? Поздно. Я уже не была так независима и неуязвима. Мое уязвимое место теперь спало в гамаке. Это было именно то самое обстоятельство, которое в момент связало меня, сломало, заставило думать не на два, а на сотню ходов вперед. Что будет с нами завтра? Через год? Через десять? Я не смогу даже обратиться к врачу, если с мальчиком случится несчастье. Вряд ли в его жизни найдется Петр, который сможет просто так, поверив на слово, взять дубину и отогнать от него медиков. И что будет потом?