Секториум
Шрифт:
Ольга Васильевна была права. Мои «гуманоиды» росли, как попало. Если я чему-то действительно их учила, то только языкам. Космические языки: русский и английский, были обязательными для обоих.
— Зачем мучить детей? — удивлялся шеф. — Есть программы: вставляешь в ухо прибор и через неделю они говорят без акцента.
Но я-то знала, что искусственно выученные языки забываются быстро, притом, в самый неподходящий момент. Поэтому продолжала мучить обоих столько, сколько считала нужным. Так они росли и мучались, пока не выросли. Росли как братья, поскольку им некуда было деться друг от друга. Сначала Джон на правах старшего водил Имо за руку и учил жить. Потом они поменялись ролями. Имо стал опекать Джона, который всегда попадал в эпицентр конфликта.
Это поразительное свойство было замечено за Имо в раннем детстве. Он никогда не дрался просто потому, что не находилось желающих. Ни в Сигирии, ни на Земле. Даже взрослые пацаны его не трогали. Джон сказал, что в школе у Имо странная репутация: почему-то все боятся его рассердить, в том числе учителя. Очевидных причин для такого страха не было. Я не знаю второго такого миролюбивого человека, как мой младший сын. Но почему-то на Земле у Имо была точно такая же репутация. Обычно он молчал, но если раскрывал рот, замолкали все, включая шефа и Мишу. Даже если он нес полную ахинею, его не перебивали. Имо позволял себе все, что считал нужным, но ругали за это только меня. С ним предпочитали не конфликтовать. Притом, что Имо ко всем относился одинаково хорошо (то есть безразлично), мало кто из секториан мог похвастать особым расположением к себе этого ребенка. Из всех он особо выделал троих: меня, Володю и Мишу. Володю, потому что охотно проводил время в его гараже, учился водить транспорт, и вообще, Володя удивительно легко нашел к нему подход. Миша подхода так и не нашел, зато был предельно искренен в своем отношении к Имо, и никогда не был равнодушен к его проблемам. Этого оказалось достаточно, чтобы войти в число симпатичных ему людей. Ну а уж мне, как родителю, симпатия полагалась по факту родства. А может, не полагалась. Может, мне только казалось, что Имо выделяет меня на фоне прочих безразличных ему людей, потому что кроме меня никто не кидался на него с упреками и нравоучениями. А если бы даже кидались, результат был бы тот же самый: упреки Имо выслушивал с молчаливым безучастием, а нравоучениями пренебрегал. Он знал, «ма» выпустит пар и утихнет, потому как что же ей еще делать?
После начального цикла обучения мне позволили забирать Имо на Землю. Джона привозить было рискованно до тех пор, пока не обновятся архивы Лунной Базы. Шеф считал, что риск не оправдан, что у «белых» хорошая память, что вряд ли они позволят Джону спокойно гулять по Земле. Я не настаивала. Как ездила, так и продолжила ездить. Имо изучал рисование, логику, биотехнику и пилотирующие программы. Джон — пространственную геометрию, основы фазодинамики, физику и языки. Я изучала педагогику и применяла ее на практике:
— Почему Джону всегда достается больше всех? — спрашивала я у Имо.
— Потому что лезет… — отвечал тот.
— Почему Имо вечно ходит в татуировках? — спрашивала я Джона.
— Потому что не любит говорить, — объяснял Джон. — Ему проще написать: «Был в Шаруме», и избавить себя от вопроса.
— Кто это в Шаруме? — пугалась я. — Имо, кто тебе разрешил в Шарум? Что ты там делал?
— Был, — отвечал Имо, что, собственно, и было написано у него на плече.
Джон считался перспективным учеником, но ленивым. Имо — чрезвычайно ленивым, притом, что никаких особых способностей в нем не нашли. Шеф был счастлив уж тем, что его не выгнали из Лого-школы; а я смеялась, что просто не нашлось храбреца, который решился бы огорчить Имо известием об отчислении.
С каждым годом шеф все больше раздражался из-за его прогулов и каникул. Шеф мечтал подсунуть своего диспетчера на Кольцевую развязку, и обеспечить Секториуму доступ ко всем видам транспорта в обход Сигирии. Специализация Имо для этого годилась. Еще бы! Шеф сам ее выбирал. Только, чем дальше, тем меньше оптимизма ему внушал мой ребенок. Я тоже, по окончании семестра рисования, больше не слышала похвалы в его адрес. Наоборот, к выпускным тестам преподаватели договорились до того, что Имо примечателен уже тем, что абсолютно никакими способностями непримечателен. Кроме, разве что, здоровья и физического развития. За это меня хвалили безмерно, ставили в пример другим родителям, которые безответственно отнеслись к появлению на свет детей. Я не уточняла обстоятельств появления Имо, комплименты принимала, но с отсутствием у ребенка способностей не соглашалась. Я бы даже осмелилась утверждать, что у него есть талант, бесполезный с точки зрения блазианских педагогов, но бесспорный талант спортсмена, который прекрасно можно было применить на Земле.
Однажды Володя сдуру устроил Имо на картинг. Ребенок сходил на пару тренировок, и каникулы кончились. Пришло время возвращаться в школу, но тренер пригласил меня для беседы. «Диме надо заниматься автоспортом, — сказал он. — Преступно не развивать такой дар». Тем не менее, дарование отправилось «в Сигу», а на следующих каникулах мне позвонил тренер по теннису. Оказывается, Имо с Иваном, прогуливаясь мимо кортов, зашли попробовать.
— Он ведь не хочет заниматься теннисом, — ответила я. — Уговаривайте сами.
— Вы должны ему объяснить! — настаивал тренер. — Вы должны найти способ убедить его.
Не долго я ломала голову. В следующий раз, прогуливаясь мимо кортов, Имо заехал мячом в плафон на потолке зала, и выбил его вместе с решеткой. Зал закрылся, мне прислали счет.
Имо, как ни в чем не бывало, продолжил осваивать гоночные машины и уже готовился к соревнованиям, когда меня опять пригласили в секцию для беседы.
— Чтобы ноги его больше не было на автодроме, — заявил тренер. — Я готовлю спортсменов, а не самоубийц.
Тогда у нас состоялся первый разговор по существу, в котором меня очень поддержал Володя.
— Рванешь штангу весом килограмм пятьсот, — предупредил он Имо, — прощайся с Землей навсегда. Увижу тебя в боксерских перчатках — то же самое, собирай рюкзак! На борьбу — только попробуй…
Имо слушал, а я поддакивала. Володя выдавал раскладку всего, что флионеру в условиях Земли категорически делать не положено. В сухом остатке у нас оказались лишь шашки да шахматы, но Имо не любил напрягать мозги. На следующих каникулах я познакомилась с тренером по стрельбе из лука. Потом меня донимали метатели молота, но я рассказала вкратце, почему закрылся теннисный корт, и метатели молота успокоились. Я стала шарахаться от собственного дома, если видела на лавочке ожидающего человека. В каждом встречном прохожем мне мерещился тренер. Я заперла калитку на ключ, но очередной «ковбой» въехал в ворота на машине и предложил участвовать в пляжном шоу.
— Это к папаше… — догадалась и напустила на него Мишу.
Миша любил водить Имо с собой по пляжам и луна-паркам, позволял ему прыгать с тарзанки и выстреливать себя из рогатины. Он спорил на деньги, что ребенок заберется наверх по скользкому столбу, а сам стоял рядом и сообщал очарованным дамам, что это его сын. Имо вдохновенно старался. Ему было приятно, когда на него глазели. С возрастом ему стало приятно вдвойне. До заморозков он ходил по городу в майке, чтобы демонстрировать свою ненормальную флионерскую мускулатуру. И я точно знала, кто привил ему вкус к такому поведению. В дни совместных загулов Мишин кошелек стремительно пустел, потому что не было удовольствия, в котором они бы отказали друг другу. Обычно это безобразие прекращала я, потому что оно могло продолжаться до бесконечности.
Сам Миша с тарзанки не прыгал. Он считал, что это дурно влияет на мозг. Я сначала над ним смеялась, потом храбрилась, но, оценив высоту, решила, что молодость прошла, и нет жесткой необходимости подниматься в небо и лететь оттуда вверх тормашками. Имо, в отличие от меня никогда не думал. Думать ему было лень. Гораздо приятнее было карабкаться на вышку, но шоу-мен был послан Мишей с порога.
— Назови цену, — настаивал посетитель.
— Ты столько не зарабатываешь, — уперся «папаша», а потом назвал… Сумма оказалась достаточной для того, чтобы гость сел в машину и очистил мою усадьбу.