Секториум
Шрифт:
— Вот ведь… — жалел себя Миша. — Зачем я только с вами связался?
— Не волнуйся, Имо не позволит вам драться на корабле.
— Имо? Ты знаешь, что он заявил? Что, если ты меня не простишь, он добавит симметричную вмятину от себя лично. Нет, ты поняла? Ты почувствовала, какие гады выросли? Неблагодарные! Я с ними как с родными…
— Будешь обзывать гадами моих детей, получишь и от меня… в нос.
— Ирка, но ты-то знаешь, что я не со зла! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Кого я еще так люблю? Кроме тебя и Ксюхи у меня никого… — плакался Миша. — А если я кого люблю, так я себя не контролирую.
— Миша, — утешала
— Да, елы зеленые… — убивался Миша, — да кто же я такой, в самом деле? Неужели ж я совсем… Чтоб уж сразу по морде… Не, ты оценила удар? Блин, дожил! Что ж мне теперь по коридору в шлеме ходить? Прощай меня сейчас же, если не хочешь соскребать с потолка фарш! Ну, ни фига себе… Слышишь, какая у них сила нажима на крыло при взлете? Хотя бы примерно?
Миша стал вычислять на пьяную голову и отвлекся, а я пошла взглянуть на Сириуса. Он лежал без сознания в закрытом скафандре на полу, коричневая струйка крови засохла на его подбородке. Под ним разрасталось излучение. Джон с Имо самозабвенно играли за компьютером, оккупировав Мишино рабочее место. Единственное, что они догадались сделать, это запустить подготовку креокамеры, которая стояла наготове.
— Что с ним? — спросила я.
Дети нехотя отвлеклись от игры, чтобы посмотреть на Сира, но, вероятно, перемен не увидели и снова уставились в монитор.
— Что с ним, я спрашиваю?
— Овощ, — доложил Имо.
— То, что я тебе говорил, — пояснил Джон.
— Подойди сюда, пожалуйста, — рассердилась я.
Джон лениво оторвался от стула и склонился над неподвижным телом.
— Слэп отбился, — сказал он, — совсем не вижу ауры.
— А это ты видишь? — спросила я, указывая на тонкие нити паутины, которые отделялись от лучей и налипали на оболочку скафандра. — Вы уверены, что он жив?
— Быстро в камеру! — воскликнул Джон.
Миша выбежал на крик.
— Скорее! — торопила я. — Снимите скафандр!
— Не снимать! — возразил Миша. — Так пакуем! Отвезем Индеру эскимо в глазури!
Мишин цинизм иногда приводил меня в отчаяние. Чтобы снова не ругаться с ним в присутствии детей, я ушла к себе и спряталась под одеялом, чтобы не видеть омерзительной процедуры консервации. Перед глазами опять возник взгляд Сириуса. Спокойный, ничего не выражающий взгляд то ли зверя, то ли человека. Мне захотелось выпрыгнуть за борт. Я так бы и сделала, если бы не вернулся пьяный Миша и опять не пристал ко мне с разговором.
— Ты чо? — удивился он. — Из-за Сира что ли? Да, починят его. Не таких поднимали. Кончай киснуть.
— Уйди.
Миша ушел, но тут же вернулся с недопитым графином и парой рюмок. Он запер сегмент и устроился рядом.
— Я чего напился-то… — сказал Миша шепотом, и, наполнив рюмку, протянул ее мне. — Давай, легче станет… На вот тебе зажрать, — он вынул из кармана замусоленную пилюлю. — Кислая, как лимон, — сообщил Миша. — Пей, я тебе сейчас такое расскажу… забудешь про Сира и про все на свете. Это на трезвую голову нельзя. Пей, кому говорю, — приказал он. — Этот кретин тебя чуть не угробил. Она рыдать будет…
— Не он меня. Я его угробила.
— Перестань, он нас всех готов был постелить на камнях, ради своих бредовых амбиций. Ради них он и жил, и жертвовал кем угодно.
— А ты? Ради чего живешь ты?
— Не воткнулась, старуха, — огорчился Миша и налил себе новую рюмку. — Я ей пришел рассказывать, а она… Я, может, открытие сделал. Я, может, сделал то, ради чего существует сама наука. Открытие, до которого сигирийская физика не дорастет. И ты намекаешь, что в моей жизни нет смысла? Нет, о чем с глупой женщиной разговаривать?..
— Говори, — попросила я и взяла рюмку.
— Нет.
— Немедленно говори!
— Теперь ни за что! — он проглотил коньяк, а я с ужасом поняла, что скоро он не в состоянии будет шевелить языком. Еще чуть-чуть и занятая креокамера станет последним шансом сигирийской науки. В лучшем случае, он просто освинеет от выпитого, а когда проспится, забудет, о чем речь. На трезвую голову Миша никогда ни с кем своих открытий не обсуждал.
— Признавайся сейчас же! — потребовала я и конфисковала графин. Миша схватился за узкое хрустальное горлышко и чуть не разлил остатки. — Детей позову! — пригрозила я.
Сначала Миша выдержал паузу, потом его мысли опять погрязли в расчетах силы нажима на рычаг крыла в плотной атмосфере Флио. Миша понес полную чепуху, из которой следовало, что он, здоровый и сильный мужик, никогда не сможет поднять флион, как моя бестолковая Макака, вся заслуга которой только в том, что у него тяжелее кости и крепче мускулы. Это обстоятельство Мишу бесило. В его замутненном сознании опять включился калькулятор и стал обсчитывать геометрию крыла, доступную сильным землянам, к которым он себя относил, и не без оснований. Миша действительно был гораздо сильнее среднестатистического мужчины своего возраста, гордился этим и не слезал с тренажеров даже в космосе, но расчет обнаружил его полную несостоятельность пилотировать флион. Миша совсем расстроился, а я предположила, что следующая рюмка свалит его на пол и лишит возможности мериться силой с Макакой даже в математике. Но Миша, выпив еще, пошел на новый круг ада. Он выдвинул тезис о своем интеллектуальном ничтожестве и стал его аргументировать, сравнивая свои возможности с возможностями бортового компьютера корабля. Должно быть, корабельные уже хохотали, а я теряла последнюю надежду… Как вдруг, неожиданно для себя, Миша подобрался к самой сути:
— Я понял, как работает движок, — сказал он и попробовал наполнить рюмку. — Только обещай, что кроме нас с тобой… Во всей Галактике… Во всей Вселенной… Поклянись!
— Клянусь.
— Ты думаешь, это движок? И я так думал. А оно ни фига… Ничего подобного, — он забросил в себя еще одну дозу коньяка и постарался сфокусировать взгляд на кончике ботинка. Ботинок двоился. Матрас под Мишей плавал, стены разъезжались. Чтобы усмирить стихию, он схватился двумя руками за графин. — Это самый настоящий парус, — шепотом произнес Миша. — Парус, идущий в потоке времени. Ты веришь, что паруса могут толкать яхту против ветра?
— Верю.
— Так вот, этот парус может идти против временного потока. Представь, «кастрюля» прет сквозь Вселенную на банальной скорости миллиарды лет, а парус пожирает время. Мы проходим чудовищные расстояния, а время стоит. Ясно? Это тебе не Кольцо… Это принципиальное решение проблемы предела скоростей, поняла? С парусом времени предела нет.
— Поняла.
— Предел не существует, как физическая проблема. Время нас тормозит, потому что мы в потоке, нам не хватает ума выйти и него. Нам, дуракам, в голову не придет, что потоком можно управлять. Хочешь знать, кто тебя попер из Хартии?