Съём без правил
Шрифт:
— Сказал здесь, значит здесь. Потому что на этой неделе у меня две командировки, журналистское расследование и кучу всего, что нуждается в редактуре.
Марина ищет в рюкзаке телефон. Звук мелодии услышать в таком шуме почти нереально. Поэтому, я узнаю, что ей кто-то звонит, только когда Марина достаёт аппарат со светящимся экраном.
— Да, мамочка, успокойся, пожалуйста. С ним все будет хорошо. Я знаю, знаю. Это ужасно. Я не бесчувственная, — трет она переносицу, — просто стараюсь отвлечься.
Она отворачивается, чтобы я не слышал ее разговор, но я сижу слишком близко. Опять у нее что-то произошло. Мне хочется узнать, что именно. И не для праздного любопытства. Я действительно переживаю и хотел бы помочь официанточке. Сам не знаю, откуда взялось это зудящее в ладонях желание помочь ей. Она кладет трубку и продолжает писать.
— Так о чем ты хотел поговорить? — голос звучит совсем иначе.
Игривости нет, одна тревога и обеспокоенность. И когда я только стал таким чувствительным и проницательным? Совсем раскис.
Бери себя в руки, слабак, и вспоминай три своих главных правила: не спать в постели жертвы, добиться серии удачных пенальти и забрать трофей. Все. Никаких свиданий и уж тем более позорной дружбы между мальчиком и девочкой. Плевать тебе на ее проблемы. Твоя. Цель. Людочка. Потапенко.
Мой взгляд становится привычно наглым. Осматриваю Марину с ног до головы и отвечаю на ее вопрос, ухмыльнувшись.
— Мы должны избавиться от Марса. Это наш единственный выход.
Глава 18
Марина
Горячие струи ополаскивают мое тело. Я закрываю глаза, делаю напор сильнее, чтобы только не слышать завывания матери в соседней комнате. Сейчас я отчетливо понимаю, что никогда не была счастлива. То мамины гипертонические кризы с вызовом «скорой» посреди ночи. То папина любовница, к которой он, к слову, так и не ушел. Вечная нехватка денег и какие-то мелкие бытовые проблемы, которые в моей семье решались только криком. В школе, когда классная узнала, что мои родители разводятся, она очень удивилась. Я не плакала, не рычала и не зажималась в угол, как делают остальные дети, узнав, что родители расходятся. Я вела себя как обычно, стараясь, как можно больше отвлечься. Думать о боли, причинённой мне самыми близкими родственниками, я не хотела. Позже, посещая психологический кружок, я узнала, что реакция на стресс бывает разной. И вот у меня такая.
Иногда тоска берет свое, но в основном я улыбаюсь и смеюсь. Пусть здесь и сейчас будет хорошо, а дома плохо.
Хотя просвет был, когда я поступила на бесплатное в университет. На мгновение мне показалась, что я счастлива.
Отец и мать, несмотря на развод, продолжили по инерции жить вместе. Стали помогать друг другу, заботиться как-то иначе, глубже что ли. Когда матери становилось плохо, именно отец вызывал «скорую» и переживал, ожидая врачей у двери с трясущимися руками. Наверное, появилась другая любовь, в которой нет места похоти и бешеной страсти, та, что с физическим никак не связана. А может быть, он что-то переосмыслил, получив урок от молодой и резвой девицы моего возраста. Тогда, в школе, было больно, сейчас отпустило.
— Доча, мне кое-что простирнуть нужно, ты скоро? — стучится он в ванную.
— Да, уже выхожу.
Мама снова плачет, хотя и сделала телевизор громче. Обстановка в доме угнетает. Кажется, смех никогда не вернется в эту квартиру. Мы оказались не готовы к тому, что случилось пять месяцев назад.
Миша Козлов — мамин сын от первого брака. Он провел в СИЗО уже пять месяцев. Все это время следователи пытались доказать, что мой сводный брат с особой жестокостью убил свою жену и восьмилетнюю дочь. Сперва он потерял самых близких людей, пережил несравнимую ни с чем трагедию, а потом его же обвинили в их убийстве. Следователь смотрел на него с отвращением и говорил: «Я знаю, что их убил именно ты. И докажу это».
Как же больно об этом вспоминать. Захожу на кухню и достаю пачку чая каркадэ. Мама любит его. Но я уверена, что пить она его не станет. И все равно беру ложку и насыпаю высушенные и особо обработанные листья в заварочный чайник.
До мая этого года у моего сводного тридцатилетнего брата было все, о чем можно только мечтать: прибыльный бизнес по продаже и ремонту складской техники, любимая жена, дочь, пентхаус в центре города. В этой трехуровневой квартире в ночь с тринадцатого на четырнадцатое мая и произошел кошмар, в котором потом обвинили главу семейства.
Миша вернулся тогда домой в четыре утра после посиделок с друзьями. Дверь в квартиру была заперта изнутри на щеколду. Он подумал, что жена просто забыла открыть задвижку. Начал звонить ей. Позже следствие установит: за те полчаса, что он стоял перед дверью, он набрал номер мобильного жены пятнадцать раз. Решил, что супруга на него обиделась, и пошел спать в машину.
С той жуткой истории прошло уже пять месяцев, а моя мать все еще не может перестать плакать. Кто-то не только засадил ее безвинного сына в тюрьму. Он забрал ее любимую и пока единственную внучку.
Утром дверь в квартиру тоже никто не открыл. Миша вызвал полицию, которая обнаружила погибших. А рыдающего Мишу доставили в следственное управление. Он пытался помочь разбирательству — вспоминал, у кого еще могли быть ключи, выстраивал версии, как убийца мог проникнуть в квартиру. Но у следствия уже был главный и единственный подозреваемый — сам Миша.
Первые месяцы после ареста мы с Мишей заваливали следствие ходатайствами, просили вызвать его на допрос. Мы полагали, что его выслушают, принесут извинения и отпустят. Но обвинения не снимали.
Все почти сразу превратилось в фантасмагорию. Чего стоил следственный эксперимент. Пятен на его одежде не нашли, поэтому сделали вывод, что преступление он совершил, будучи полностью голым. То есть ему нужно было раздеться, нанести огромное количество ударов его близким, смыть с себя кровь и спрятать орудие убийства, сбежав через крышу. И все это за полчаса — именно столько он стоял под дверью квартиры, следовательно, не был под камерами наблюдения. И параллельно он еще должен был совершать звонки жене. Всем здравомыслящим людям кажется, что это невозможно. Но только не следователю, которая занималась нашим делом.