Съём без правил
Шрифт:
Иногда про людей говорят «овощ». Вот Миша им и стал.
Вода моментально становится малиновой, аромат каркадэ наполняет кухню. Мама любит этот чай, а мне хочется ей хоть чем-то помочь. Но помочь ей никто не может. Все чего ей хочется — это вернуть жизнь, когда ее сын был счастлив, а его дочурка жива. Чашку ставлю на тумбочку, мама никак не реагирует. Ее боль такая концентрированная, что кажется висит в воздухе.
Захожу в свою комнату, надеваю домашний костюм с майкой и шортами, и сажусь за очередную курсовую. Работа отвлекает, и эта с конспектами, и та, что с чашками и ложками.
Телефон на моем столе вибрирует, и Константин снова присылает мне сообщение с требованием встретиться. Зачем я с ним таскаюсь? Я уверена, что он не допустит того, чтобы меня выгнали с университета. Он просто блефует. Поэтому, я не боюсь его угроз.
Улыбнувшись, кручу телефон в руках. С этим пикапером и его маниакальной идеей заполучить Людочку Потапенко, я отвлекаюсь. Каждый раз повторяю, что наш договор пора расторгнуть, а сама не хочу этого. Остроумный бабник меня раздражает и смешит одновременно. С ним отчего-то весело и нет удушающей тоски, что царит в моем доме. Да и потом, он очень симпатичный. Мне нравится препираться с ним. Он взрослый и умный. С ним интересно. А еще это желание в его глазах… Парни из моего окружения никогда не смотрели на меня так жадно.
Дура я конечно, но его внимание мне приятно, хотя прекрасно понимаю, что он тот еще кабель.
Глава 19
Марина
Я никогда не думала, что мне может быть интересно, проводить время с кем-то вроде Константина. Он же неисправимый бабник. Мысленно закрываю лицо рукой.
Есть у меня парочка друзей мужского пола, они очень интересные и веселые, но с Костей все иначе. С ним горячо, с ним я забываюсь. Хожу, будто по узким перилам на мосту, а внизу бурлящее море его женщин. Немного оступлюсь и полечу к ним, став еще одной дурочкой в массе женских прелестей. Он, конечно же, гад, и методы я его знаю, но рядом с ним мне от чего-то хорошо. И это странно.
Иногда, изображая пару, он заигрывается, кладет мне руку на талию, прижимает к себе и от этого мне томительно сладко. Ему об этом знать не обязательно. А также о том, что тот поцелуй на вписке, по сути, был моим первым взрослым поцелуем. Парни, мои сверстники, пытались меня чмокнуть, но это не шло ни в какое сравнение с взрослым, тягучим, невероятно-вкусным поцелуем от кабеля Озерского. Думаю об этом, и хочется у виска покрутить. Я тогда опешила, и вместо того, чтобы оттолкнуть этого самца — погрузилась в свои ощущения. Легла на спину, принявшись качаться на волнах удовольствия.
Я конечно же сопротивляюсь, подчеркивая, как мне все это неприятно, в тягость его компания. Потому что после папиной измены, меня устроит только очень порядочный мужчина. Полученную в детстве психологическую травму вылечить сложно. И меньше всего я хочу оказаться брошенной таким вот типом, вроде Озерского. Я ведь еще невинна и немного боюсь его прикосновений. Но когда Костя садится совсем близко, когда якобы случайно касается, в моем теле разливается жар. Я и хочу себе внушить, что он отвратительный тип, гнусный бабник. Но все это тепло, зарождающееся в груди и сползающее немного ниже, к животу, делает меня абсолютной дурочкой. Это как-то по-новому. Моим сверстникам такого никогда не удавалось.
Временами в мою голову закрадываются опасные мысли, мне начинает казаться, будто я для него особенная. Ведь он со мной общается, а с другими женщина только флиртует, пытаясь затащить в постель. И пусть он шантажирует меня, но все равно я поддаюсь.
Незримо тянусь к нему, как мотылек к губительному свету.
Перевоспитать плохого парня!? Разве не об этом мечтает большинство женщин? Со мной этот красивый, горячий Казанова станет другим. Мысленно бью себя по лицу, направляю струю холодной воды в лицо. Мозги включаются, и я гоню эти пагубные мечты прочь.
— Привет, — снова говорит он как-то слишком горячо для «боевых товарищей», коими мы являемся.
Будь я хотя бы богатой, как Потапенко или дико красивой... Но я обычная девушка, у которой в семье всегда есть какие-то проблемы. Приветствуя, Костя целует меня в щеку и, как бы невзначай, касается мочки уха, иногда скользит по шее. Я тут же сжимаю зубы, потому что Озерский будит во мне чувственность. Горячие приливы. Костя рождает во мне желание. Первородный грех. Но я скорее отгрызу себе руку, чем позволю ему использовать себя. Только не такому распущенному и пресыщенному женским вниманием кобелю.
— Что за паника, Константин? Пожар, наводнение, оползень? Почему я должна была примчаться в эту забегаловку в течение пятнадцати минут? Если ты потерял свою совесть, то ее уже не найти.
— Тихо ты, официанточка, пригнись, — заставляет он меня сесть в тени и прикрыться бордовой папкой меню.
Я оказываюсь слишком близко. Мне это нравится и не нравится одновременно, все это чересчур интимно.
— Даже думать не хочу о том, какую гадость ты придумал на этот раз. Когда ты сказал, что нам нужно убрать Марса, а потом позвал в пиццерию, я было подумала, что ты решил его отравить.
— Это стало бы чудесным решением всех наших проблем.
— Не обольщайся, Константин, на место одного богатого жениха придет другой, любовно подобранный папочкой и, — перелистываю меню с аппетитными картинками, — раз уж мы сюда пришли, могу я хотя бы пиццу заказать?
Костя смеется, осматривает меня с ног до головы, внимательно изучает область талии и живота.
— Как ты, будучи такой прожорливой, остаешься такой стройной? Куда бы я тебя не привел, ты везде ищешь еду.
Это звучит мило, хочется растаять и растечься лужицей, но я справляюсь.
— Обмен веществ, — пожимаю плечами и подзываю официанта. Озерский заказывает для меня тридцать сантиметров счастья в диаметре. И, когда приносят ароматную пиццу, я приступаю к трапезе, наслаждаясь тем, как приятно тянется сыр.
— Вон, смотри, начинается, — указывает он куда-то в зал и я, нехотя, отрываюсь от своих «четырех сезонов с двойным сыром».
— Что начинается, Константин? Кризис среднего возраста? Раннее облысение? Не волнуйся. У тебя происходят естественные изменения в цвете, толщине и количестве волос. Это нормально.