Семь дней до Мегиддо
Шрифт:
Голос Гнезда звал меня за собой.
Я пробежал длинным коридором, поднялся по другой лестнице. Я уже совсем запутался в этих переходах, не понимал, где именно нахожусь. Но шел правильно.
– Дарина! – крикнул я, вбегая в большой зал. Сдвинутые к стенам запыленные стулья, над ними портреты русских композиторов, на паркетном полу неизменные ковры и подушки, огромная пыльная люстра под лепным потолком, где мужественно боролись с тьмой две-три лампочки, небольшая сцена, а рядом с ней совершенно неожиданная,
Возле сцены стояла Наська. Смотрела на металлическую двустворчатую дверь. Та выглядела чужеродной, куда неуместнее завала подушек или хлопьев паутины на люстре. Синевато-серый металл казался непроницаемым, как банковский сейф или борт космического корабля Инсеков.
Но на моих глазах на нем совершенно беззвучно появилась вмятина. Потом еще одна.
Наська медленно повернула голову ко мне и закричала:
– Беги!
И тут же взлетела в воздух, задрыгала ногами, повиснув на высоте человеческого роста. Замолотила кулачками в пустоту.
Я бросился к ней.
И почувствовал удар – небрежный, мимолетный. Будто мне навстречу матрасом махнули! Из носа хлынула кровь, а я, взмыв в воздух, преодолел несколько метров и шлепнулся на пол.
В первый раз я порадовался раскиданным повсюду одеялам и подушкам.
Нет, вру. Во второй…
Гул Гнезда обрушился на меня одновременно с ударом. Но не добил, а словно подхватил, обволакивая.
Почему-то я знал, что, если бы не эта неожиданная помощь – я бы уже валялся с переломанными костями, никакие ковры бы не спасли.
«Жница!»
Наська все так же беспомощно болталась в воздухе. То, что я слышал, опять же было не звуком, а каким-то возмущением в пространстве, наполнившим весь зал могучей волной.
«Если ты не выйдешь…»
Это были не слова, скорее, образы. И то, что Дарина должна выйти. И то, что иначе неведомая сила примется отрывать Наське руки и ноги.
Я неловко повернулся, встал на четвереньки, поднялся. Вроде бы ничего не сломано, только кровь из носа хлещет, но кого это волнует, мы же тут не до первой крови бьемся…
Хотя насчет «бьемся» – это сильно сказано.
Что-то сокрушительно сильное и невидимое – как с таким биться?
Вздрагивающей рукой я полез в кобуру. И попал пальцами в карман, в крошево стекла и металла. Недоуменно достал зеркалки. Не те, понтовые, что носил всегда, а простенькие рабочие. Одно стекло разлетелось полностью, несколько осколков теперь торчали у меня из пальцев, чего я совершенно не чувствовал и даже не придал этому значения. Второе покрылось трещинами, но чудом уцелело. Сейчас я был бы хорошей парой культурному бомжу…
«Жница!»
Проведя пальцами по рубашке, я ухитрился стряхнуть впившиеся стеклянные иголки, хотя одну, кажется, совершенно безболезненно загнал под кожу.
А потом, повинуясь порыву, надел очки.
То, что стояло у сцены, невидимое невооруженным глазом и ярко искрящееся сквозь треснувшее стеклышко, не было ни человеком, ни Измененным, ни Инсеком. Что-то совершенно неведомое и жуткое, ростом метра три, с тонкими конечностями, суставы на которых походили на шарниры, с человеческого размера и формы голым туловищем и огромной, мохнатой, будто у обезьяны, головой. Глаза здоровенные даже для этой морды, выпученные и словно бы прикрытые прозрачными колпаками.
У существа были две лапы, на которых оно стояло, и еще четыре конечности, с длинными тонкими пальцами на широченных ладонях. Одной ладонью существо сжимало Наську, две другие вытянуло к двери, а четвертая, похоже, примерялась осуществить угрозу и оторвать куколке ногу.
Песнь Гнезда изменила ритм. Волны уже не бились о берег, волны откатывались… и подступала по-настоящему большая волна.
Дверь вдруг раскрылась. Не распахнулась, не разошлась в стороны, а свернулась к раме, сразу вся от центра, будто створки были лишь бутафорией, данью человеческой традиции.
В проеме стояла Дарина – в своем черном комбинезоне жницы и со здоровенным пулеметом наперевес. С таким разве что в комиксах героев рисуют, его даже без стрельбы в руках не удержишь.
Но Дарина начала стрелять.
Как ни странно, ее не отбросило после первого же выстрела, она лишь пятилась, отступая.
Попала она или нет – я не понял. Монстр сделал неуловимый жест свободными лапами, и, хотя до Дарины было метров пять-шесть, пулемет у нее из рук вырвало, расплющило и с грохотом жахнуло об стену.
Да уж, какая тут битва… тут и старшая стража, и монахи ничего не сделают…
Я запустил руку в кобуру и достал макаров.
Мне казалось, что я двигаюсь абсолютно бесшумно и очень быстро. Но голова монстра уже повернулась ко мне. Казалось, он был удивлен тем, что я стою живой и даже более-менее невредимый.
Одна лапа стремительно пошла в мою сторону – и ковры на полу, вслед за ее разворотом, вспарывала невидимая даже в очках сила.
Вот только голос Гнезда уже изменился, теперь он ревел падающим на берег цунами – подхватывая меня.
И лапа монстра двигалась всё медленнее и медленнее… или это я стал думать и двигаться с его скоростью?
Я нацелил пистолет в голову твари и нажал на спуск.
Кажется, это и впрямь что-то со мной… затвор отходил назад плавно, неспешно, и мне казалось, что я вижу дрожащий в воздухе след пули, мутный, как матовое стекло.
Первый выстрел прошел мимо.
Я чуть опустил ствол, совершенно четко ощущая те доли миллиметра, на которые его надо было сдвинуть. Снова нажал на спуск.