Семь дней Создателя

Агарков Анатолий

Утром сон растаял. Или всё-таки не сон? Потому что повторяться стал каждую ночь. Мне разговоров хотелось серьёзных, ответов жаждал, а ей хоть бы хны, ей веселей слоняться по ночной планете, мчатся от грозы, плясать над вулканом. К утру возвращаться. Чтобы следующей ночью улизнуть прочь из спящего тела.

Наверное, зря говорю "она", ведь это всё-таки был и я. Везде, где летала она, бывал я. Всё, что видела она, видел я. Видел всё, кроме неё. И никак не мог понять, чей же облик принимает душа. Она могла быть стрижом, судя по скорости полёта. Летучей мышью — большой любительницей плясать над вулканами. Или любым сердцу мотыльком. Нечто непонятное, независимое, я бы сказал — необузданное, каждую ночь покидало пещеру и скиталось по окрестностям. И не было в этом никакого волшебства. Красота свободного полёта и пейзажи горящей планеты. Или грозовой. На сны это не было похожим. Ну и верно. Сны, они для сознания. А тут душа.

Так и не сумев усадить за стол переговоров искру божью и сознание, смирился, даже нашёл очарование в путешествиях по ночной планете Бурь. А потом встретил её — светлячок, не светлячок, мотылёк, не мотылёк — чья-то неприкаянная душа.

— Люба? Скучаешь одна?

— Кто такая Люба? Почему я должна скучать?

— Брось дурачиться — кроме нас на планете ни одной живой души.

— Ты живая душа?

— А кто, по-твоему?

— Пришелец из другого мира.

— И я не могу быть живым, иметь душу?

— Наверное, можешь. Но почему ты здесь?

— Хочу знать, как появилась эта планета. Ты знаешь?

— Знаю.

— Мне расскажешь?

— Покажу. Лети за мной.

Мы пронеслись над гранитной стеной, к горному плато, в центре которого курился и пыхтел, бросая в ночное небо мириады искр, ворчливый вулкан. Зависли над его бордовым жерлом.

— Смотри туда. Видишь?

— Нет.

— Спустись ниже. Ещё. Видишь?

Внизу клокотала раскалённая лава, лопались пузыри, пронзая небо огненными стрелами.

— Ничего не вижу. Где ты?

Потерял из виду незнакомку, испугался и отпрянул прочь. Не было ли это смертельной ловушкой? Некому было дать ответ — светлячок-мотылёк пропал.

Как, по каким признакам я разглядел женское начало в этой порхающей незнакомке? Не знаю. Может, сильно хотел, чтобы мой неожиданный визави был женщиной? Да, нет, откуда здесь на гремящей безжизненной планете могла появиться другая душа? Здесь я да Люба. Значит, она дурачится. Однако, и шутки у вас, Любовь Александровна.

Поделился сомнениями с Билли. У того виртуальные волосы дыбом встали.

— Как?! Ты опять удираешь из тела и порхаешь мотыльком над Венерой? Ты в своём уме? Одна искра из вулкана и тебе конец.

— Господи, что со мной случится? Душа бессмертна и не материальна.

— Да кто тебе сказал? Ещё как материальна. И главное — не защищена оптимизатором. Я не позволю ею рисковать. С сегодняшнего дня ты под телесным арестом.

— Слушай, а не пошёл бы ты…?

Но Билли никуда не ушёл, а угрозу свою исполнил. Вечером на боковую, веки смежил — сон не идёт, хоть убей. Тужусь, тужусь — ни в одном глазу. Сознание бодрствует — душа прячется.

— Билли, твои подлые проделки?

Молчит. Ну, сволочь, погоди. Всё равно усну.

Потом, Билли, миленький, отпусти. Я буду очень осторожен. Ведь если это не Любина душа, значит, ещё кто-то присутствует на планете — как понять не можешь?

Билли в контакт не вступал, на всё отмалчивался, но сознание сна лишил. Это он мог.

Чёртов оптимизатор! Он поддерживал мою жизнь, защищал от внешнего воздействия, а я ненавидел его лютой ненавистью, и готов был расстаться. Но….

Тёмна венерианская ночь. Четвёртая или пятая ночь моего бодрствования. Кажется, бесконечно вымотался, однако, сна ни в одном глазу. Таращу их в мерцающие щели пещеры и думаю — не погулять ли?

Всполох осветил один из входов и не погас.

Шаровая молния?

Смотрю — нет, что-то другое. Похожее на…. Лопни мои глаза, если это не силуэт женщины. Фигурка в светящихся одеждах, ниспадающих до каменного пола. Люба? Разыскала?

— Ты здесь обосновался?

Я сел на каменном ложе. Сплю, наверное, а Билли сознанием вертит. Самое время душе сбежать.

— Ты пришла…. Люба?

— Я не Люба, взгляни.

Она сделала шаг ко мне, ещё один, ещё…. С каждым движением одежды на ней таяли и исчезали, обнажая пропорциональное…. Да, что там, великолепное женское тело. И лицо. Нет, это была не Люба.

— Кто ты?

— Здесь всё моё.

И я понял. Поднялся с ложа, сделал шаг и пал ниц, уткнувшись губами в её ступни.

— Прости, бессмертная.

— За что?

— Так принято приветствовать богинь у нашего народа.

— А женщин?

— Женщин? — я поднялся на колени, взял её ладони и осыпал поцелуями.

— Женщин? — встал на ноги, обнял её, припал к устам нежным, страстным поцелуем.

— Женщин? — подхватил её на руки и понёс на своё ложе.

Она тихо-тихо, мотыльком, выпорхнула под утро. Я это почувствовал, хотя крепко спал. По крайней мере, на прощальный поцелуй ответил, скатав губы в трубочку.

Утром наши контры с Билли были нарушены.

— Спасибо, Билли, великолепный сон.

— Если бы.

— Ты хочешь сказать….

— Нет, это ты мне скажи — откуда сиё видение?

— Это та, на свидания с которой ты меня не пускаешь. Это та, кто может принимать любой желаемый облик. Это душа планеты — богиня Венера.

— О, Господи!

— Что, брат, не досягаемо понятию?

— Давай понаблюдаем.

— Зря в плену меня держишь.

— Отпущу, если не придёт.

С вечера занялась гроза. Не придёт — приуныл. Но гроза стихла, и она пришла. Мы лежали на каменном ложе, я ласкал её.

— Думал, не придёшь — гроза над бухтой.

— Я прогнала её.

— Верни. С ней уютней моя берлога.

За валунами сверкнуло, загрохотало, стеганул дождь.

— Что узнал о моей планете?