Семь дней Создателя
Шрифт:
— Валяй факты.
— В какой-то момент — в космосе, в атмосфере, или в воде, а может, в момент пересечения границы искривлённого пространства — сознание Константина Владимировича покинуло телесную оболочку и перешло в оптимизатор.
— Как это? Разве такое возможно?
— Не знаю как, не думал, что возможно, но факт налицо — Константин жив, погибло его тело.
Взял в руки оптимизатор.
— Здесь мой брат? Как джин в кувшине? Утопия.
— И тем не менее.
— Что будем делать?
— Возвращать к нормальной жизни — дадим ему новую телесную оболочку. Создатель, неужели не чувствуешь торжественности момента? Мы стоим на пороге величайшего открытия — возможности перемещения интеллекта из телесной оболочки в прибор и обратно!
Но я не разделил его виртуального оптимизма — мой брат погиб. Сколь ты ни тверди, Билли, что сознание его живо и скоро воплотится — прежнего Кости уже не будет. Я знаю.
Промокнул слезу рукавом.
— Куда с этим?
— В Эскулап-Сити, на берег Мичигана.
Сити то Сити, но как туда добраться? Без Любиной помощи никак. Значит надо общаться — что-то рассказать, что-то утаить. А, Билли?
— Что придумать?
— У нас проблемы, Создатель, с Анастасией проблемы.
— Что случилось?
— Я потерял с ней связь.
— Она сняла оптимизатор?
— Нет, я потерял с ним контакт. Я беспокоюсь.
— Я теперь тоже. Что с её спутником?
— Та же история — пропала связь с оптимизатором и его носителем.
— Как это произошло?
— Они вошли в контакт с инопланетянами и получили приглашение на борт космического корабля….
— Она всё-таки нашла их — вот девчонка! Ну-ну, и какие подробности?
— Как только за ними захлопнулся люк-трап, оборвалась связь с оптимизаторами.
— Их захватили? Отняли и уничтожили браслеты?
— Оптимизаторы весьма устойчивы к внешним воздействиям, а вот связь — всё тот же древний принцип электромагнитных волн, которые несложно блокировать.
— Вот видишь. Настенька попьёт чайку и выйдет на лужайку — связь восстановится.
— Ты сейчас меня успокаиваешь или себя?
— Что предлагаешь?
— Это ты предлагаешь — немедленно вылететь к месту обрыва связи и выяснить в чём дело.
— Где это?
— Североамериканский континент, восточный склон Скалистых гор.
Беспокойство за судьбу дочери вытеснило из души все прочее. Спустился в каюту, разбудил жену, поведал причину.
— Что делать? — всполошилась Люба.
— Лететь к месту последней связи, искать следы, причины….
— Да-да, немедленно, конечно….
На гидросамолёте пересекли океан. К отрогам Скалистых гор "по щучьему велению" перенёс автомобиль — старый изъезженный армейский пикап. Ещё полдня козьими тропами, и вот она, хижина дяди Тома — причудливое строение из брёвен и шкур.
Дядюшка Том — Томас Дэвидсон — убеждённый холостяк, чудак, охотник. У него есть оптимизатор — он надевает его на ночь, забываясь в эротических снах. И ружьё — им он добывает пищу, стреляя диких птиц и животных. Как раз к нашему приходу распотрошил убитую индейку и прилаживал к вертелу над костром.
Наше появление не смутило его ничуть и не удивило. Широким жестом пригласил к предстоящей трапезе. По-русски его слова звучали бы так:
— Милости прошу.
Прирученный камышовый кот — единственный домочадец робинзона гор — перетащил объёмное брюхо поближе к пище. Люба попыталась погладить его, но самолюбивое создание уклонилось от ласк.
В хижине дяди Тома жили Настенька и Жан. Здесь остались их вещи. Отсюда они ушли в экспедицию и не вернулись.
— Зелёных карликов искали, — доложил хозяин.
— Зелёных? — заинтересовалась Люба. — Почему зелёных?
— А я их видел — вот как вас. Они глазастые, лысые, маленькие — Том Дэвидсон отмерил ладонью метр от земли — и зелёные.
— Как же они завелись в ваших краях?
— На тарелке прилетели.
— Вы видели?
— Там, — чернокожий охотник махнул куда-то рукой. — Там, в горах стоит их тарелка — надо думать, неисправная. Вашим ребятам обещал показать, но не дошли — гроза ударила. Жуткое дело — гроза в горах. Вернулись. Потом сами пошли, говорят: "Дорогу запомнили". Думаю, нашли.
За разговорами жаркое подоспело.
— Угощайтесь, — предложил Томас, и первый кусок достался коту.
Я потянулся к оптимизатору.
Билли:
— Не стоит.
— Тогда аппетит.
— Ой, как кушать хочется, — встрепенулась Люба.
И сам ощутил приступ голода — такой, что с удовольствием умял добрый кусок полусырого, сочащегося жиром и кровью мяса. Без хлеба, но с солью — крупной, серой, должно быть, из камня дроблёной.
Люба, ополоснув в ручье лицо и руки:
— Давно у вас завелись зелёные карлики?
Дядя Том:
— В прошлом году приметил, а кто из нас раньше завелся, не скажу — не знаю. Может, и они. Как увидел, говоришь? На перелёт утиный вечерком пошёл. Уж зорька гаснет — летят. Бахнул. Одна, вроде как, не камнем вниз, а бочком-бочком отбилась от стаи и приземлилась. Убил — не убил? Направление запомнил — думаю, потом посмотрю. Ещё посидел — перелёт закончился, и я поднялся. Пойду, думаю, гляну — всё равно по пути. Совсем темно стало — сапоги едва различаю, где тут утку узреть. Но иду, смотрю под ноги. Стоп! Что за дьявольщина! Вижу тень перед собой. Не сразу сообразил — свою. Вон колпак от зюйдвестки, вон ружьё за спиной. Луна что ль из-за горизонта выскочила — солнцу как бы ни ко времени. Поворачиваюсь — святая дева! — светящийся диск спускается с неба за гору. А от него прожектор по земле шарит — ну, и по мне пробежался. Вон там….