Семь дней Создателя
Шрифт:
— Дальний плач тальянки, голос одинокий
— Он такой желанный и такой далёкий….
Чувствовал, Диана где-то рядом. Пусть не поёт, но не слушать она не могла. Она ребёнок, дуется за вымышленную обиду, но одиночество не панацея — в общении легче. Бросал на Электру испытывающие взгляды — чувствует ли присутствие дочери? Моя возлюбленная была грустна и задумчива. И она стыдится нашего порыва? О, Господи, надо было тебе придумать такую страсть, чтоб за неё потом карать? Ничего, ничего, милая, всё образуется — вернётся дочь, и мы улетим в Москву. Я покажу вам столицу необъятной страны. Вот послушай.
— Простор небесный сизокрыл и тишина кругом
— Мне уголок России мил, мой добрый отчий дом
— Стою, не глядя на часы, берёзкам шлю привет
— Такой невиданной красы нигде на свете нет….
Звуки рождали гитарные струны, мои голосовые связки. Ночной бриз уносил их в лагуну. И возвращал эхо.
— Уголок России — отчий дом
— Где туманы сини за окном
— Где твои немного грустные
— И слова, и песни русские….
Всё получилось, как задумал.
— Билли, она уже во мне?
— Мудрец. На живца ловишь?
— Как ты можешь? Она же ребёнок.
Это для Билли, а сам решил — ловушку надо захлопнуть. Отложил гитару, привлёк к себе Электру. Примостил её голову на своем плече, зашептал на ухо.
— Когда Даша была беременна, мы ложились вот так рядом, прижимались животами, и создавали семью. А наш ребёнок был между нами.
— Это была Анастасия? — Диана возникла в моём сознании.
— Это была твоя сестра Настя. Ложись в середину — мы создадим семью.
Дважды Диану уговаривать не пришлось. Она была прозрачна, но вполне телесна. Втиснулась между нами и хихикнула, щёлкнув меня по носу.
— Не велик младенец?
— Тебе не следует снимать оптимизатор. Он обучит тебя многим-многим наукам, и ты не будешь белой вороной среди московских сверстников.
— Я буду прозрачной вороной….
За пустой болтовней мир в семье был восстановлен. Наутро мы улетели в Москву.
День четвёртый
Люба исполнила угрозу — прилетела в Москву. Её персональный летательный аппарат, так похожий на тарелку инопланетян, приземлился в хоккейную коробку нашего двора. Думаю, случись такое лет дцать назад, то-то был ажиотаж. Люди сбежались бы со всех углов, поглазеть на внеземное чудо. А теперь в порядке вещей — будто каждый день летающие тарелки приминают траву в московских двориках. Только заядлый шахматист Сорока, поднял голову от доски и проводил любопытным взглядом стройную фигурку моей законной жены. До самого подъезда проводил. А потом горестно вздохнул — то ли отвергнутой молодости, то ли проигранной партии.
— Вот вы как устроились, — Люба обошла все комнаты. — Не дурно, не дурно. Главное, стиль сохранён. Теперь такие вещи только в музеях.
— Да будто бы? — взъерошился, не зная, что ожидать от этого визита.
— А это, наверное, твоя светёлочка? — гостья обратилась к Диане. — Скромно, уютно. Мне нравится.
— Где меня поселишь, дружок? — это уже ко мне. — Какая на вечер программа? Хочу в Большой.
Сходили квартетом в Большой театр. Потом ресторан. Говорила только Люба.
— Москва — самый архаичный город на земле. Всё сохранено, всё. Как в прежние добрые времена.
Эля (Электра) попросила соку. Диана мороженое. Для них любая пища — лишняя нагрузка на организм.
— А мы с тобой, Гладышев, употребим водочки с балычком. И шашлычки! Кутить, так кутить.
Подозвала робот-официанта, нащёлкала его клавиатурой песню прошлого века. Выпила и подпевала:
— Я рождён в Советском Союзе
— Сделан я в СССР….
Пыталась всех втянуть в разговор, но смотрела только на Диану. Во все глаза. А я напрягался — что-то будет вечером?
Дома вечером Люба:
— На правах старшей жены требую тебя к себе. Где меня устроите?
Устроили гостью в гостиной. И меня. Эля осталась одна в нашей семейной спальне. Диана в своей комнате — бывшей моей.
— Гладышев, слабак, сними оптимизатор, — потребовала законная супруга. — Неужели так плохо выгляжу, что тебе нужен стимулятор?
— Скорее наоборот, так великолепна, что боюсь опрофаниться.
— Ничего не бойся — всё у нас получится.
И получилось. Я проспал допоздна и проснулся один. Вдвоём мы остались в квартире.
— Где Диана? — спросил Электру.
Но та не знала.
Надел оптимизатор и попросил Билли связать с дочерью.
— Мы с Любовь Александровной в Кремле, — услышал родной звоночек. — Здесь так здорово!
Ещё бы. Бывшая резиденция русских царей и президентов превращена в исторический музей. Обойти её недели едва ли хватит. И мы терпеливо ждали. Но следующий раз услышали дочь, когда она была уже в Австралии. И опять:
— Здесь так здорово!
Потом была Антарктида. Потом Центр Управления Погодой в Тибете. И мы поняли, что потеряли дочь насовсем.
— Она выросла, — утешала меня Эля. — Она жаждет дела. С твоей женой ей интересней.
— Женой, женой, — брюзжал. — Ты моя жена и мать моего ребёнка, которого у нас подло похитили.
— Она будет приезжать.
Вдвоём с Электрой прожили год. Целых двенадцать месяцев, наполненных теплотой сердечных отношений, спокойствием размеренной жизни и уютом московской квартиры. Думаете это скучно? Отнюдь. Мы не пропустили ни одной премьеры, ни в одном театре мегаполиса. Посетили все музеи, выставки, и потом следили за каждым обновлением экспозиций. Мимо не проходили новинки литературы. Мы посещали творческие вечера и капустники нынешних и будущих знаменитостей.