Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга
Шрифт:
Милорадович с трудом сдерживал зевоту, но вспомнил, что означенной графине Киселев надеется стать зятем, а значит, следует хотя бы изобразить внимание – усилие собеседник почувствует и оценит.
– О тяжбе comtesse 15 Потоцкой с пасынками я наслышан. Продолжайте, прошу вас.
– Она просит ваше сиятельство принять ее и разобрать дело, надеясь на ваше справедливое заступничество и всем известную смелость.
– Бог мой! Павел Дмитриевич, канцелярия открыта для всех просителей в приемные часы, но я все-таки по иному ведомству. Да и известная ваша близость к государю могла бы много больше пользы принести для графини Потоцкой. Отчего же вы не сами?..
15
Графини (франц.)
Киселев
– Значит ли это, ваше сиятельство, что я должен передать от вас графине отказ?
Милорадович вздохнул – хорошего настроения как не бывало.
– Я буду ждать графиню, но не могу ничего обещать.
– Она очень несчастная женщина…
– С очень красивыми дочерьми, – подхватил Милорадович, и Киселев закусил губу. – Павел Дмитриевич, не сердитесь, но дело госпожи Потоцкой такого свойства, что, право, не знаю, чем я мог бы помочь.
– Votre excellence 16 , в свете распространяются разные слухи, и не всем им следует верить, – холодно заметил Киселев. – Но вы не откажете выслушать ее сиятельство d'original 17 ?
– Si, monsieur, surtout que 18 я еще не имел удовольствия быть с ней знакомым, – примирительно сказал Милорадович. Ссориться не хотелось, хотя о греческой куртизанке Потоцкой он слышал довольно, чтобы не верить ни единому ее слову. Похоже, не верит ей и Киселев. При его-то способностях это неверие – лучшее доказательство, что дело гиблое. Но, говорят, он до безумия влюблен в ее старшую дочь, а любви надо прощать. Тем более, графиня упорно отказывает ему в руке Софьи, а Павел Дмитриевич большая умница и не мытьем, так катаньем умеет добиваться своего. Понять бы, отчего он не обратился к государю. То ли графиня не пожелала прибегнуть к его помощи, чтобы не быть обязанной, вот он и придумал обходной маневр? То ли сам не хочет ввязываться в тяжбу невестиного семейства, чтобы не портить себе славу безукоризненно честного следователя?
16
Ваше сиятельство (франц.)
17
Из первых рук (франц.)
18
Не откажусь, сударь, тем более (франц.)
Желая поскорее сменить тему, Милорадович поднялся, и Киселеву тоже пришлось встать.
– Кем же нас потчует нынче любезный князь? Вы ведь были там, Павел Дмитриевич, кто нынче представляет?
– Ученицы класса Дидло, – неохотно откликнулся Киселев, ему явно хотелось еще похлопотать за графиню. По крайней мере, двинулся следом и вышел в коридор, вежливо придержав двери для бывшего начальника и нынешнего генерал-губернатора.
– Бог мой! Неужто сама великая чаровница Авдотья Истомина снизошла до нашего скромного общества?
Киселева проняло – оживился.
– О нет, votre excellence, Истомина вряд ли до таких вечеров снизойдет. У нее сейчас и без того урона репутации довольно, опасается, как бы ангажемент не отняли за этакое пользование театральной славой! Слыхали вы, что дуэль четверых из-за нее не закончилась? – он говорил теперь совсем иначе, без всякой холодности, и размахивал руками всю дорогу до залы. – В Тифлисе столкнулись messieurs 19 Грибоедов и Якубович и снова стрелялись! Не понимаю, какая польза госпоже Истоминой в том, чтобы стреляться секундантам, пусть оба и не без греха в ее истории. Однако погибшего Шереметьева
19
Господа (франц.)
– Что не надобно ему было бить свою Дунечку, – поддразнил Милорадович. – Да и с Завадовским чары Истоминой были без надобности, он сам ей яму копал и попался.
Киселев остановился и всерьез задумался, сдвинув точеные брови.
– Ревность, votre excellence, не вполне христианское чувство, но ежели задета честь, что было Шереметьеву делать? Мне кажется, с его стороны возникло сильное душевное переживание… Любовь истинная, если можно так выразиться.
– Бог мой! Вы – и вдруг о любви? Графиня Софья Станиславовна имеет на вас большое влияние!
Вспыхнув до ушей, Киселев замолчал.
– Грибоедов, сказывали, ранен, – заметил Милорадович, бросив ерничать, чтобы не обижать больше собеседника. – Об их дуэли генерал Ермолов отписал в столицу, но дело он, думаю, замнет. Алексей Петрович очень ценит monsieur Грибоедова. Вину Истоминой в этой новой дуэли расследовать и вовсе никто не станет, с нее в прошлом разе довольно сняли допросов. А славе таланта ее немного скандала не повредит, уж поверьте! Актрисам нечасто вредит скандал.
Киселев наконец-то снова заулыбался.
– Je vous l'accorde, votre excellence 20 . Не повредит, разумеется.
– Так что же, идем любоваться на здешних Харит?
– Нет, ваше сиятельство, они прекрасны, но я, пожалуй, поеду.
Милорадович подумал, что не иначе Софья Станиславовна склонна к ревности, раз Киселев, с известным его ровным характером, оправдывает покойного Шереметьева.
Сам же он не был связан никакими узами, но то ли князь Шаховской на вечер неудачно подобрал актрис, то ли одолели нынешние намеки и просьбы, но в танце барышень виделась какая-то нарочитость, заготовленное и расчетливое кокетство. Природное чутье ко всяким воздействиям говорило не хуже, чем Киселеву: любую из этих красавиц поджидал молодой и, возможно, небедный поклонник, приятный ее художественному вкусу более собравшихся здесь театральных начальников, но девицы думали сегодня не о развлечениях – о собственных карьерах. Любопытно, у скольких уже были притом билеты от Церкви на актерское их колдовство, ведь все-таки ученицы?
20
В этом вы правы, ваше сиятельство (франц.)
«Стареешь, генерал-губернатор, – упрекнул себя Милорадович. – Такие красавицы за честь почтут твою благосклонность, а ты о билетах».
Следовало бы лучше принять приглашение Остермана на ужин – не иначе, сиятельный граф Александр Иваныч лежит сейчас один в полутемном кабинете на диване, перекладывая по подушке гудящую голову, и никак не может найти удобного положения для увечного тела. Жалости Остерман не выносил, но любил скрасить тяжелые вечера едким политическим спором, чтобы излить желчь от боли и немощи, или партией в шахматы, где нещадно пускал в ход чародейские скрытные штучки и зло подсмеивался над оплошностями соперника. Милорадович ему временами поддавался, а временами поколачивал на клетчатом поле, насмешливо пуская дымные клубы на фигуры в положении «шах королю».
Захотелось курить. Он незаметно выбрался из залы в перерыв между танцами и направился хорошо известным путем обратно в кабинет, где даже на зиму не забивали окон, и оттого всегда жарко топился камин, чтобы домовые не мерзли.
Остановился внезапно – впереди, в полутемном холле танцевала девочка.
Плыли в воздухе хрупкие руки, а под короткой, едва до щиколоток, юбкой ножки в балетных туфлях старательно выделывали пти батманы и арабески. Закончив одно движение, юная танцорка замирала надолго, будто припоминая следующее, и снова повторяла отрывок.