Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга
Шрифт:
Милорадович отступил в тень коридора. Девочка премилая – белое старомодное платьице из бумажной ткани, перехваченное высоко по талии, руки кажутся совсем тонкими в фонариках рукавов, но в очертаниях плеч уже сквозит близкая женственная красота. Темные волосы причесаны гладко на прямой пробор и скручены в узел на затылке, как у балетных на репетиции. Брови сосредоточенно сведены. Двигалась она прелестно, и от ее танца на душе делалось тепло, как в сказке.
У нее не выходил один поворот. Она каждый раз останавливалась и повторяла еще, считая вполголоса тихо и
В глубине притихшего этажа скрипнул паркет, и девочка, видно, забывшись, вдруг повернулась легко и свободно, отпустив на волю непослушную руку. Замерла, изумленная осознанием. Повернулась снова. Улыбнулась – широко, но еще недоверчиво, замурлыкала под нос мелодию танца, проделала несколько па и поворот – идеально!
Милорадович невольно хлопнул в ладоши.
– Браво!
– Ай!
Глаза у нее были светлые, но в лице – что-то южное, напомнившее родной Чернигов. Опасливо склонив голову и приминая руками юбку, девочка отступала по темному холлу.
– Бог мой, простите, я не хотел…
Она развернулась и побежала, только мелькали балетные туфли под светлым подолом. Ну вот, напугал! А ведь способная девочка и старательная. Кто – сестра Николки или племянница Ежовой? По годам, князь ее на вечер не пригласил бы.
Милорадович вздохнул – надо будет принести извинения. Но разве должно будущей актрисе бояться? Он вспомнил расчетливых одалисок в зале и подумал, что пусть уж лучше эта боится.
***
Из укрытия под лестницей Катю вытащила строгая тетка Катерина Ивановна.
– Что с тобою? И что это у тебя с его сиятельством вышло?
– С кем, тетя? – с перепугу Катя враз отерла глаза.
– С его сиятельством графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем. Военным генерал-губернатором Петербурга.
– Ой! Я не знала, тетя, Богом клянусь, не узнала его! Я упражнялась, а он захлопал, и я… убежала…
Ежова картинно схватилась за голову. Последние годы тетя исполняла все больше партии комических старух, и теперь, сама того не желая, часто представляла вне сцены. Однако суровый выговор для Кати оказался совсем не забавен.
– Что за бестактные выходки, Катерина? Позор! И граф еще так любезен, что считает себя – себя! – виноватым!
– Тетушка, пощадите! Я подумала, вдруг он подумал, я не просто так танцевала, а ученицам ведь запрещено…
– Подумал?! – к удивлению Кати, тетушка схватилась за сердце совсем не притворно. – С ума спятила, что ли, ты, Катерина? Его сиятельство граф Милорадович, коль ты не знаешь, из первых охотников на нечисть! Недозволенную волшбу учует – не оставит и мокрого места!
– Разве? – поразилась Катя. – Тетя, но я просто так танцевала!
– То-то «разве»! Но коль не колдовала, убегать-то зачем?
– Я подумала…
– Подумала! Индюк тоже думал!
Катя смешалась, не зная, как объясниться.
– Тетя, простите… Он захлопал, и я… Не видела его… Испугалась…
– Молчи! Младенцу эдакое поведение непростительно! – вспылила немедленно тетка. – Испугалась, поди ты! Стыд! Актриса! От аплодисментов сбежала! А как дойдет до мсье Дидло, что он скажет? Думаешь, станет нахваливать?
Катя слушала молча, склонив голову. Щеки ее пылали.
– Утрись! – сердито закончила Ежова. – Граф в кабинете. Ступай! Немедленно! Его сиятельство ждать тебя не должен! – и прибавила ей в спину, когда она выбегала: – И чем ты ему приглянулась, прости господи?
От двери, робея войти, Катя долго разглядывала важного гостя. Грозный генерал-губернатор и чародей выглядел на удивление безобидно – пожилой военный, полуседой и собой далеко не красавец, горбоносый, с живыми веселыми голубыми глазами в сетке морщин и браво выпуклой грудью, увешанной звездами.
Орденов и мундиров в доме князя Шаховского и тетушки Катя навидалась предостаточно. Впрочем, подсчитав ордена и глянув на золото эполетов, она опять оробела, но подивилась уже, что перед ней не умудренный опытом древний старец, и ничего чародейного в нем особо не видать.
Граф Милорадович сидел у стола, небрежно откинувшись в кресле и вытянув скрещенные ноги в блестящих сапогах. Напротив вездесущий Николка стоял на коленках на стуле, опираясь на локти, крутил в пальцах Георгиевский крест и явно ничего не страшился.
– Ваше сиятельство, а он у вас заколдован?
Милорадович фыркнул насмешливо.
– А ты, душа моя, думаешь, нет?
– А на мертвяков или бесов?
– Хоть на мертвяков, хоть на бесов – серебро же.
– А кресты из серебра нарочно делают?
– Бог мой, конечно! Обереги, помимо орденов, военным носить не положено.
– Вы же носите, – недоверчиво покосился Николка. – Охотничий знак!
– Не охотничий знак, душа моя, а командорский крест Ордена святого Иоанна Иерусалимского, – усмехнулся граф Милорадович, тронув у самой шеи черный форменный галстук. – Охотничьих знаков не существует.
Любаня Дюрова чинно сидела в стороне на диване, сложив руки на коленях.
– Не существует разве, ваше сиятельство? Но все знают, что охотнику знак нужен, чтобы нечисть всякую упокаивать, вроде как распятием батюшка…
– Вздор, душа моя. Бабкины сказки. Какое распятие, когда есть статут ордена, по которому его носят?
Тут Кате отчего-то показалось, что грозный гость немного приврал. А он снова взялся за воротник и прибавил задумчиво:
– Бог мой, эти сказки с черным колдовством совсем рядышком, потому все охотники – либо рыцари Мальтийского Ордена, стало быть, не православные и государю не присягали, либо действуют тайно. Оттого на них на всех Священный Синод смотрит косо, да и служить в России, будучи мальтийским рыцарем, затруднительно. Пока существовало приорство Ордена в России, давали кресты Иоанна Иерусалимского тем, кто на государственной службе, с правом на охотничье чародейство. Но уже два года, как жаловать их полностью запретили.