Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин
Шрифт:
— Юсуф! Ты мой гость. Я отдаю тебе эту женщину; позабавься с ней. Прежде чем я казню её, я хочу доставить тебе насладу!
Офонас поглядел на эту горькую женщину, которая стояла, опустив низко голову и закутавшись в изодранное покрывало. Он не мог увидеть её глаза.
— Что же ты вглядываешься? — спросил Мубарак. — Хочешь вызнать, какова она телом и лицом? Я добрый хозяин, и я избавлю тебя от подобного затруднения. — И Мубарак выкрикнул, не оборачиваясь и не глядя на своих людей: — Эй! Откройте её!..
Тотчас кто-то сорвал с женщины покрывало. Мубарак приблизился к ней и, взяв её за подбородок, приподнял её голову...
Офонас разглядывал хундустанскую
— Я бы взял её, взял бы, господин мой, — сказал Юсуф, — ежели бы она сама согласилась, по доброй её воле; а то за деньги — девке деньги или хозяину деньги, так я привык, по-простому! А твоего подарка, ты, мой господин, прости меня, но боюсь я. Ведь эта женщина накануне своей гибели, и терять ей нечего. Она, пожалуй, что и убьёт меня или покалечит. Прости меня, мой господин, но страх меня берёт!..
Мубарак расхохотался молодым громким смехом, чуть закидывая голову и показывая белые зубы...
«Экие все здесь белозубые!» — подумалось Офонасу...
— Ты хитёр! — воскликнул Мубарак. — Я бы оставил тебя шутом, ты хорош для такого дела!
Офонас чуял, что возможно говорить искренне. Опёрся на руки, вытянутые назад, присел на куче одежды мягкой. Нога болела.
— Э нет, господин мой, — сказал Юсуф, — ежели мои слова могут развеселить тебя, я рад; но в шуты я не гожусь, путь у меня свой и лишь на время пересёкся с твоим путём, господин мой!
— А если я прикажу казнить тебя? — смеялся Мубарак.
— Твоя воля! Куда я убегу, ноги не держат меня.
«Я, может, и посмешён, а в шуты не пойду, — говорил сам себе в уме Офонас, — ни к царевичам Востока сказочного, ни к разбойнику прекрасному хундустанскому, ни к тверскому боярину, ни к Петряю, ни к дядьке Ливаю. Так-то!»...
— Помогите ему, отнесите его в его каморку и позовите к нему лекаря и матушку Хусейни, — приказал о Юсуфе Мубарак своим людям. — И смотрите хорошенько за его конём, чтоб хорош был конь!
К повозке подошли трое, сняли Офонаса и посадили на свои скрещённые руки. Покамест его несли, он видел, как предводитель разбойников махнул рукой. И тотчас один из его воинов вскинул саблю острым блеском и расколол голову женщине. Голова черноволосая раскололась надвое, словно арбуз, всё набухло красным; и странно было видеть один какой-то миг две половинки одного лица. Это было странно и смешно до жути; хотелось, глядя на это, хохотать и царапать себе ногтями шею. Женщина с расколотой головой держалась миг один, не падая, а после рухнула на землю. Голое её смуглое тело содрогнулось, дёрнулись ноги, и зад круглый свело судорогой. И она превратилась в мертвеца.
Снова Офонас очутился в каморке. Ногу его лечили, и нога быстро заживала. Стрела и вправду оказалась неотравленная. Матушка Хусейни кормила гостя вкусной пряной пищей. Он надумал было спрашивать её о Мубараке, но вовремя понял, что старая нянька Мубарака тотчас же донесёт о его расспросах предводителю разбойников. Она также не спрашивала гостя ни о чём. Офонас наконец-то догадал, отчего матушка Хусейни кажется ему разговорчивой, хотя, в сущности, она говорила мало. Это впечатление разговорчивости, даже и болтливости, исходило из её множественных мелких и частых жестов и часто повторяемых ею незначащих словечек, наподобие: «ешь, ешь», «вкусно ли тебе?», «хорошая еда», «скоро заживёт твоя рана»; и прочее...
Нога скоро зажила. Однажды утром он уже ходил, почти не хромая. Видно, Мубараку говорили о здоровье гостя; потому что вечером того же дня один из людей Мубарака передал приказание Юсуфу явиться к предводителю разбойников. Юсуф вымылся и надел новую одежду, которую ему принесли.
В приёмной зале на подушках сидели рядом Мубарак и Дария-биби в прекрасном наряде. На голову её было накинуто кисейное покрывало с парчовой оторочкой. Вся она сверкала золотом украшений. На разостланной скатерти поставлены были кувшины с холодной чистой водой, чаши и сласти на блюдах. Юсуф приметил и три серебряные чаши на длинных ножках — плевательницы. Мубарак повёл рукой, призывая Юсуфа сесть на подушку поодаль, против Мубарака и Дарии, чтобы они могли разглядывать его. Юсуф покорно сел.
Дария своими руками подняла крышку большой и пестро раскрашенной деревянной шкатулки, вынула бетелевый лист и смазала какими-то смесями, среди коих Юсуф приметил известь. Затем она вынула щепотку толчёных бетелевых орешков и также положила их на бетелевый лист; раздробила на крышке шкатулки несколько зёрен кардамона и также положила на лист; легко, умело и быстро свернула лист со всем его содержимым и протянула Юсуфу со словами:
— Попробуй!
Юсуф поклонился, сидя; затем встал, подошёл на расстояние протянутой руки и протянув руку, взял с ладони Дарии-биби бетель. Тотчас же, показывая своё почтение, он сунул бетель в рот и принялся жевать. Дария-биби смотрела на него благосклонно.
Мубарак и Дария-биби также взяли бетель и стали жевать. Юсуф видел, как покраснели их губы кроваво. Конечно же, и его губы сделались такими же кроваво-красными.
Когда пожевали бетель, Мубарак предложил Юсуфу сласти и воду холодную, и отведал сам, и отведала Дария-биби. Затем вновь пожевали бетель.
И лишь когда завершили трапезу и напитали нёбо сладкими вкусами, и омыли руки в серебряных мисках, и отёрли платками, нарочно принесёнными, Мубарак выслал из приёмной залы служанку, принёсшую на подносе воду для умывания и платки. Она плотно притворила за собой обе створки резные большой двери.
— Там, за дверью, стража охраняет наш покой, покойную нашу беседу, — сказал Мубарак. И посмотрел пристально на Юсуфа: — Ты приготовился отвечать, когда мы будем спрашивать тебя?
Дария не смотрела на Юсуфа.
— Я готов отвечать, — сказал Юсуф.
— Я возвратил тебе коня, — сказал Мубарак. — Ты удовлетворён? Я обещал и исполнил своё обещание.
— Благодарю тебя, мой господин, — сказал Юсуф.
Ему захотелось смеяться; он крепко сжимал зубы, губы, и сильно боялся, как бы не прыснуть, не порскнуть смехом внезапным... А хорошо, славно было возвращение коня! Эй! Столько крови пролилось, а смешно!..