Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин
Шрифт:
Дария-биби молчала.
— Откуда тебе известно имя отца Дарии-биби? — спросил Мубарак, прямо глядя на Юсуфа. И взгляд этот выражал строгость, даже суровость некую. Тут уж не до смеха сделалось!..
Офонас не стал говорить Мубараку о царевиче Микаиле, сыне правителя Рас-Таннура. Ведь всё же Мубарак — предводитель разбойников, а невеста Мубарака — та самая чудная девочка, которую искал Микаил, утратив её в тюркских землях. Кого искал царевич? Что искал? Счастливый человек! Счастлив тот, кто в силах искать неведомое, и даже и знает, в ком воплощено это неведомое...
— Я
— Что говорилось об этом хундустанском купце? — строго спросил Мубарак.
— Ничего дурного. Один из тех, что собрались на беседу, сказал о нём, потому что человек из таких дальних земель, как земли Хундустана, — диковина во всех иных землях.
— Ты сказал на дороге, что знал моего отца из слов моего отца, пересказанных тебе другим человеком, — вступила Дария-биби. И её суровый голос не похож был на её девичью хрупкость. — Каковы были слова моего отца, пересказанные тебе?
Офонас насторожился и встревожился, ему уже сделалось тяжко лгать.
— Тот купец пересказал рассказ Мирзы Русвы, а Мирза Русва говорил ему о своём детстве, о смерти своего отца и о том, что вдовая мать решилась по доброй своей воле взойти на костёр и сгореть вместе с мёртвым телом своего супруга... Такое говорил Мирза Русва, и я слышал пересказ его слов. Это правда, я клянусь!..
— Сколько разочарования приносят люди, когда раскрывают рты и говорят! — обратился Мубарак громким голосом к Дарии-биби. — Я всегда знал, что этот человек лжёт. Я знаю, что он не исповедует правую веру, хотя порою и склоняется к ней. Я не спрашиваю, как его подлинное имя, потому что я вижу: этот человек — из далёких земель, из очень далёких земель. Я понимаю: он боится говорить о себе истину; он даже не знает, как возможно говорить нам эту его истину! Но отчего он лжёт теперь? Меня оскорбляет эта его нынешняя ложь! Моей душе больно. Я желал говорить ему о себе. Он казался мне похожим на воплощённое в человеческом облике вместилище слов, живое вместилище слов. Мне казалось, он бережёт в себе слова. Мне казалось, он не таков, как прочие многие люди. Чем отплатить ему за его гнусное предательство? Отрубить ему голову? Разрубить его на три части? Вынуть из его груди сердце и бросить ему в лицо? Нет, это значило бы, что он важен для меня. А он теперь означает для меня не более, нежели малая ящерица на обочине проезжей дороги!..
Офонас-Юсуф не знал, как поступить, как отвечать. Он знал нрав Мубарака и не желал предавать Микаила.
— Я изгоню его, — продолжал свою речь Мубарак. — Пусть он возьмёт своего коня; я дам этому лжецу денег. И пусть он более никогда не является на глаза мне!
Офонас почуял, как на душе полегчало. Он решил сказать всю правду. Он уже привык значить нечто для другого человека. Прежде разве он значим был? Разве для того, чтобы воротить ему коня, брали приступом дворцы и рубили головы красавицам? Пусть и без него это сделалось бы, но ведь всё же сделалось-то из-за него, из-за его коня Гарипа! И вдруг остаться снова одному... В Твери для кого был значим? Для бедной Насти? Так она что, ещё мельче была мушка, чем сам Офонас... А здесь-то, выспрашивают его, ждут от него ответов... И разом этого всего лишиться, очнуться на дороге одиноким, не нужным никому, не значимым ни для кого... Обида захватила горячую душу...
— Ты верно говоришь, господин Мубарак! Я лгал и лгу. Все вы здесь, в хундустанских землях ведуны, колдуны...
— Мы не колдуны, — усмехнулся Мубарак, — мы не виновны в том, что мы внимательны, а ты плохо лжёшь, и потому легко изобличить тебя. Твоя душа — простая душа.
— Но если я лгал ради себя, отчего ты не подумаешь, что я могу солгать ради иного человека? Этот человек не знает тебя, ничего о тебе не ведает, но если я расскажу правду, ты можешь рассердиться на него и преследовать его. Оттого я и лгу!
— Ты, Юсуф, или другой по имени, я не спрашиваю твоё имя, не говори мне его, но ты — человек необычайный, — сказала Дария-биби. — И необычайность твоя не в том, что ты безудержно храбр, и не в том, что ты умён... Я и сама не знаю, отчего ты необычаен, но я вижу твою необычайность.
— Если бы я поклялся в том, что не стану преследовать человека, ради благополучия которого ты солгал? — заговорил вновь Мубарак.
— Я расскажу о нём, но имени его называть не буду. И делай со мной что хочешь! — сказал Юсуф.
— Пусть говорит, — сказала Дария-биби Мубараку.
И Офонас-Юсуф рассказал о своей встрече с Микаилом, не называя его имени и не называя его царевичем из Рас-Таннура; пересказал рассказ Микаила о хундустанском купце по имени Мирза Русва, пересказал слова Мирзы Русвы, пересказанные Микаилом...
— Купец бежал со своей дочерью, а тот человек, чьего имени я не назову, отправился на поиски, — завершил свой рассказ Офонас-Юсуф.
Дария-биби не смотрела на рассказчика и сказала Мубараку:
— Хусейн Али, я знаю, о ком говорит Юсуф. Отец называл мне имя этого человека. Человек этот знатен и богат; он сын правителя царства, которое называется Рас-Таннур. Я была малым ребёнком, когда видела этого человека, тогда я ещё не видела тебя. Отец опасался его, и я опасалась вместе с отцом.
— Как зовут этого человека? — спросил Мубарак.
— Я помню его имя. Его зовут Микаилом.
— Если бы ты увидела его теперь, — заговорил снова Мубарак, — кого из нас ты предпочла бы?
— Тебя, — отвечала Дария-биби спокойно. — Он богат и знатен, но ты сделался близок моему сердцу, когда нас показали друг другу. А моё сердце — твёрдый алмаз и не изменит любви.
— Микаил из Рас-Таннура благороден, — заговорил Юсуф, — царевич никогда не унизит себя насилием!
— Но тогда о чём же мы тревожимся? — спросил Мубарак с усмешкой. — Он благороден, но и я отвечу на благородство благородством. А Дария-биби любит меня. И ты, Юсуф, выказал благородство. Но свойственно ли тебе также и любопытство? Ты, вместилище слов, выслушай мой рассказ и рассказ Дарии-биби. Узнав превратности наших жизней, ты напитаешь свой ум новыми словами. Итак, слушай же!