Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Буду надеяться, что твоя новая память остра так же, как новый клинок.
– Надеюсь, что его успеет выхватить из ножен моя собственная, а не чья-нибудь чужая рука,- добавил я, имея в виду того, кому известно мое опасное имя.
– Буду молить Аллаха, чтобы Он отвел от тебя злого демона,- вздохнул дядя.- Верные мне гулямы не отступят от тебя до последнего часа. Ночью же не забудь заложить уши воском.
– Лучше я отрежу себе голову и спрячу ее под кошму,- сказал я.
Так мы посмеялись на прощание, и я оттолкнул от себя ногой земную твердь. За спиной у меня висел монгольский лук и колчан, полный стрел с белым оперением, с боку торчала дамасская сабля, одна рука сжимала длинную пику с черной сельджукской змейкой у наконечника, а подмышкой другой руки был еще спрятан гибкий индийский кинжал, проникающий по рукоятку в живую плоть, даже если его просто поставить сверху на острие и только один миг придержать, чтобы не упал. Столько смертей было приготовлено для неудачливого султана Масуда Четвертого, что я подумал, а не выскочил ли я из одной тучи вместе с прекрасной Черной Молнией.
Выехав из городских ворот, великая охота владыки Рума длинным змеем растянулась по дороге, которая была мне еще незнакома.
Впереди, рядом с султаном, ехал назначенный им эмир охоты, за ним двигались беи правого и левого крыльев, а следом скакали лучшие бехадуры Рума, и у каждого на локтях висели у кого лисий, у кого волчий хвост, а у кого - даже кисточка от хвоста пардуса. Каждый из таких знаков отличия давался самим султаном за особую меткость. "Неужели мне придется всю жизнь носить на локте клок черной султанской бороды?" - с мрачным весельем подумал я.
Между тем, охота поднималась на пологий холм, и, когда вершины достиг хвост великой свиты, в котором и торчала страшная скорпионья игла, тогда моим глазам представилась прекрасная зеленая долина, посреди которой стоял дворец из синего камня, издали весьма напоминавший тот дворец, что остался за нашими спинами в столице Рума.
"Какой прелестный мираж!"- подумал я и спросил ближайшего ко мне гуляма, что это за место, хотя уже знал о нем из указаний дяди.
– О доблестный серхенг! Сам основатель Рума великий Алаэддин Кейкубад Первый назвал это место Райской Долиной,- ответил гулям.- Он возвел дворец, который ты видишь. Великие султаны Рума, да снизойдет на них благословение Аллаха, всегда останавливаются здесь в первый день охоты. Это нужно для того, чтобы охота прошла удачно.
"Очень хорошо!
– мелькнула у меня мысль.- Проверим, какому из двух охотников благоволит удача".
В том дворце, похожем на столичный, султан устроил в первый вечер роскошный пир. Мои охранники пригубили не только султанские кувшины, но и припасенные втайне, так что небывалая опасность стала угрожать султану раньше срока. Тогда я незаметно выбрался в сад, где нашел уже как будто знакомый мне родничок, и, крепко заложив себе уши воском, притворился напившимся до беспамятства.
Когда я открыл глаза и посмотрел на небо, то понял, что султану Масуду Четвертому все же удалось встретить еще один рассвет, теперь, по замыслу моего дяди, уже действительно последний.
Мои стражи хватились меня и, найдя, едва не на руках донесли до коня.
Еще не успело взойти солнце, когда я по велению эмира охоты занял свое место у Старой плотины. Каждый куст, каждый камень был мне здесь указан и поименован дядей. Один я оставался неким безымянным призраком, которому было суждено появиться здесь на час и вскоре исчезнуть, оставив за собой кровавый след.
Найдя под кизиловым кустом кожаный мешок, в котором по весу могло быть не менее десяти тысяч золотых динаров, я снова прикрыл его камнями и вернулся в седло.
Вокруг было безлюдно, где-то таилась предательская лисица моего дяди, и река негромко волновалась на гладких камнях. Время шло, и дядин замысел, подобно волшебству великого джинна, постепенно претворялся в жизнь. Мне показалось, что даже солнце встает теперь над горами, исполняя точно в срок одно из повелений визиря и подавая знак сидящей за камнем умной лисице.
Между тем, мой мудрейший дядя не знал, что я начал исполнение своего собственного замысла, в котором солнцу, реке и утреннему ветерку предоставлялась полная свобода.
Лисица появилась на дороге так внезапно, точно в нее превратился один из валявшихся там камней. Снимая со спины лук, я вновь подумал про дядю, как про могущественного джинна. Только джинн мог переместить в эту опасную глушь султана, оставив всех его телохранителей где-то в стороне, то ли связав их, как сноп пшеницы то ли, вовсе превратив их в беспорядочную стаю перекати-поле.
Султана Масуда Четвертого не пришлось долго ждать. Едва успел я приложить к тетиве разрез монгольской стрелы, как он появился из маленькой рощицы на своем белом коне, несшемся вскачь за огненной колдуньей.
Лисица бесстрашно мчалась прямо ко мне, точно дядя втайне где-то показал ей меня и моего коня. Я тронул жеребца пятками и двинулся вперед, спускаясь с плотины навстречу жертве.
Спустя еще мгновение лиса юркнула в сторону, едва не обмахнув хвостом копыта моего жеребца. Султан опустил руку к седельному колчану за новой сельджукской стрелой, но белое оперение монгольской стрелы уже достигло моего плеча, а наконечник почти прикоснулся к выгнувшейся силе буйволова рога.
– Стой, повелитель!
– крикнул я.
– Останови коня!
Белый иноходец султана вздыбился и пугливо заржал" точно попав во внезапно поднявшийся вихрь. Полагаю, первое, что увидел султан после огненного хвоста лисицы, была монгольская стрела, нацеленная ему прямо в сердце.
– Не двигайся, повелитель!
– предупредил я его.- Я сам подъеду к тебе.
Султан невольно оглянулся и, не найдя своих гулямов, вновь обратил взгляд в мою сторону. Я не заметил в его глазах страха, что очень ободрило меня.
Когда между нами осталось всего полдюжины шагов, я задал султану вопрос:
– Где твои гулямы, повелитель? Кто задержал их?
Губы султана сжались, и он ничего не ответил.
– О повелитель, две силы, желающие твоей смерти, послали меня взять твою жизнь,- признался я султану.- Один вихрь принес меня с гор, а другой направил меня из твоего собственного дворца. Если я не спущу тетиву, ее спустит кто-то другой. Я не желаю убивать тебя, повелитель, ибо не знаю, кто ты, хороший человек или плохой. Скажи мне правду, действительно ли страна разорена тобой, действительно ли ты творишь несправедливость. Если я увижу, что твои уста вещают правду, я пущу эту стрелу в реку и прикрою тебя от другой стрелы своим собственным телом.