Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
Меня поселили в правом крыле дворца вместе с остальными серхенгами, которые с первого же дня стали обращаться со мной, как со своим начальником, а вовсе не младшим по возрасту и чину.
Все складывалось так, будто я наконец искупил перед Всевышним какую-то тяжкую вину и теперь получаю заслуженное воздаяние.
Однажды вечером визирь и мой дядя позвал меня в свои покои, усадил на тюфяки подле треног с курившимися благовониями и, потчуя сказочными блюдами, принялся рассказывать историю, которую при иных обстоятельствах я должен был бы знать лучше него.
РАССКАЗ ВИЗИРЯ
Дорогой племянник, теперь, когда ты немного освоился с новыми одеждами и новой жизнью, пришло время поведать тебе о твоем отце и открыть удивительную историю твоего рождения. Возможно, услышанное тобой восстановит хотя бы часть утраченных воспоминаний, и мы сумеем разгадать не только тайну твоего исчезновения, но и тайну твоего имени, не известного даже твоему отцу вплоть до того дня, когда мы расстались с ним и он отправился в свое роковое путешествие на Восток.
Мы происходим из древнего и знатного аравийского рода. Все наши предки и родственники были известны своей близостью к халифам, султанам и эмирам, а также прославились знаниями в каламе, науках и военном деле.
Твой отец носил имя Умар ибн Хамдан аль-Азри и считался великолепным наездником, метким стрелком и умелым спорщиком.
Однажды во дворце египетского султана зашел разговор о статуях, привозимых из пределов Византии и Индии. В тот вечер сотрапезники султана, в числе которых был и твой отец, не скупились на похвалы одной такой статуе, недавно доставленной из Трапезунда. Искусно вырезанная из розового камня, эта фигурка изображала девушку с прекрасными чертами лица и округлостями тела.
Умар и раньше подолгу глядел на нее, особенно в часы обильных возлияний, иногда не к месту замолкая, а порой и вовсе теряя нить беседы. На этот раз султан, весьма благоволивший к Умару, не вытерпел и сказал: "Сколь же приятней для глаз и ушей, но опасней для здравого рассудка изваяние, хотя и такое же безмолвное, как это, но зато способное двигаться и исполнять любое твое желание".
Этими словами султан, догадываясь, что у юноши на сердце, хотел отвлечь его от пустых грез, от этого мраморного миража, а, с другой стороны, намекал на новую наложницу визиря, немую красавицу из скифского племени.
Твой отец Умар вспыхнул в душе, посчитав слова султана за насмешку над его неопытностью, и дал себе страшную клятву в том, что найдет способ увидеть Гюйгуль - так назвали немую уже в Египте - и сравнит ее красоту с красотой мраморной статуи.
В одну из ночей, когда визирь был в отъезде, ему удалось проникнуть в дом. По веревке он взобрался на крышу и с помощью кинжала сумел поднять несколько черепиц.
Между тем, Гюйгуль случилось зайти в один из покоев, где больше никого не было. Там и застиг ее твой отец, сразу узнав по всем известным приметам. В тот же миг они воспылали друг к другу такой сильной любовью, что не смогли удержаться и насладились последними смыслами страсти.
Тем временем брешь была обнаружена, и стража поспешила на розыски дерзкого, как полагала, вора, забравшегося в дом.
Пытаясь улизнуть из покоев визиря тем же путем, Умар попал в засаду, заколол двух стражей и спасся бегством.
Ему пришлось скитаться в разных местностях и даже кочевать среди бедуинов, пока, наконец, он не добрался до Иерусалима. Но и там его пребывание открылось соглядатаям могущественного визиря. У всех ворот встали преследователи, и пути из города были перекрыты.
Последнюю свою драгоценность, перстень с большим изумрудом, Умар отдал торговцу, под домом которого был обширный подвал с тайными отделениями, где твой отец и стал проводить дни и ночи.
Однажды в поздний час он услыхал шаги и, осторожно выглянув из-за кувшинов с маслом, едва различил во тьме человека, спускавшегося в подвал без светильника.
Не подходя ближе, незнакомец позвал твоего отца по имени и, не дождавшись ответа, произнес, искажая слова чужеземным выговором:
"Не бойся меня, храбрец. Я, в твоем неверном понимании сам неверный, негоциант из славного города Флоренции. Мое имя в этот час не имеет значения. Сегодня я разделил трапезу с хозяином этого благословенного дома. Мы с ним старые друзья, и он поведал мне твою историю".
Услышав такое признание, Умар невольно откликнулся и, едва не повалив кувшины своего спасителя, вышел навстречу незнакомцу.
"Теперь, когда ты стал ближе,- продолжил флорентиец, черты которого были не различимы во мраке,- я смело могу признаться и в том, что хорошо знаю твоего гонителя".
Умар отшатнулся и вырвал из-за пояса кинжал.
"Я безоружен, славный воин,- с усмешкой сказал незнакомец, будто видел в темноте не хуже совы.- И добавлю, что так же, как ты, поступил однажды визирь султана. Я не могу сказать, что после этого мы остались друзьями. Именно поэтому я с радостью полез сюда по темной лестнице, рискуя свернуть себе шею, и теперь готов помочь тебе безо всякой денежной мзды. Даже напротив, мой замысел потребует кое-каких издержек от меня самого".
Делать было нечего, и Умар в знак доверия бросил кинжал на каменный пол подвала.
"Я не сомневался, юноша, в твоем благородстве,- продолжил флорентиец.Город нашпигован ассасинами визиря, как жареный фазан оливками. Есть только один способ обмануть их всех".
Незнакомец помолчал, словно ожидая, что твой отец догадается сам, но холодный рассудок изменил Умару, и он был готов принять любой замысел, не вдаваясь в его лучшие или опасные стороны.
"Самый верный способ спасти себя - это перестать быть собой",- сказал флорентиец.
"Объясни, добрый человек,- совсем смутился Умар, продолжая пребывать во тьме внешней и душевной.- Я не понимаю".
"Нужно сменить обличье, юный воин любви,- ответил негоциант.- Нужно на время притвориться неверным... или верным - с какой стороны посмотреть - и попасть в подземные темницы Аль-Баррака".
"Клянусь Аллахом!
– обомлел Умар.- Лучше умереть!"
Можно было понять его порыв, ведь в застенках Аль-Баррака содержали пленных христианских воинов благородного происхождения, ожидая за них крупные выкупы.