Семь трудных лет
Шрифт:
В течение трех первых месяцев работы, когда я еще проходил испытательный срок, Заморский заботился о том, чтобы я не узнал слишком много. Примеру шефа следовали также и другие, что я расценивал как нормальное явление. Поэтому я не задавал лишних вопросов, не совал нос не в свои дела, только слушал и наблюдал. Выводы часто напрашивались сами. Тогда я убедился, что значит сказать одно лишнее слово… Будучи предупрежден в Центре, я считался также с возможностью различных ловушек или даже со специально организованной провокацией. Как новенький, не известный еще слишком хорошо другим работникам, я наверняка находился под беспрерывным обстрелом многих пар глаз, был также предметом многих разговоров, которые велись за моей спиной. В этих условиях я должен был контролировать
Казимеж Заморский, мой начальник на радиостанции «Свободная Европа», любил подражать Новаку. Старался ходить быстро и энергично, что в его возрасте не всегда удавалось, а когда говорил, особенно на служебные темы, пытался быть кратким и по-солдатски резким. Воспринималось же все это несколько иначе, так как в действительности он был попросту ординарным и крикливым человеком. Во время первой беседы, когда я официально стал его подчиненным, он похвалился тем, сколько знает иностранных языков, на скольких факультетах Львовского университета он учился и что уже написал. На его творческом счету, как он утверждал, имелось несколько книжек и несколько сот статей. Когда Заморский счел, что я уже достаточно подавлен его величием (а играл он явно на эффект), то сказал:
— Работа начинается у нас в половине девятого, и я люблю пунктуальность.
После этого вступления я был представлен сотрудникам отдела. Меня направили в комнату F-1, которая должна была стать с этого момента моим постоянным рабочим местом.
Польский отдел исследований и анализа занимал пять комнат в коридоре F на первом этаже и комнату 123 на втором этаже, где размещалась так называемая группа обзора печати. Четыре комнаты по нечетной стороне коридора F, условно обозначенные как F-1, F-5, F-7 и F-9, расположились анфиладой. Входы из коридора в средние две комнаты были наглухо заделаны, и попасть туда можно было только через дверь в комнатах F-1 или F-9.
За время моей работы на радиостанции «Свободная Европа» не изменились только сотрудники в комнатах F-5 и F-7. В последней работал Казимеж Заморский, в комнате F-5 его два заместителя: Александр Дыгнас и Войцек Кшижановский.
В комнате F-1, куда меня посадили, я застал четырех человек. Это были Игнаций Клибаньский, Веслава Трояновская, Михалина Копчевская и Антоний Кучмерчик. Их четыре письменных стола стояли парами в центре комнаты, аккуратно заставленной архивными полками и шкафами. Для меня поставили столик вплотную к письменным столам Михалины Копчевской и Антония Кучмерчика. Мой стул стоял у входа в комнату обоих заместителей Заморского. Это было не очень удобно, но я не жаловался.
Работа начиналась в 8.30. В 10.00 был перерыв на второй завтрак. Он должен был продолжаться четверть часа, но обычно затягивался до 30 минут. В это время почти все сотрудники шли в кафе, чтобы перекусить, выпить чаю или кофе. И тогда в кафе начиналась «биржа информации». Туда приходили участники ежедневных собраний, которые утром проводились в польском отделе. В роли председателя чаще всего выступал Новак, иногда Гамарников или Завадский, реже Михаловский, позже, в исключительных случаях, Павел Заремба. Это соответствовало ежедневным коротким совещаниям, какие на наших заводах часто называются оперативками, а в редакциях газет — планерками. На них оценивалась программа предыдущего дня, высказывались предложения по передаче и выслушивались оценки, а также давались руководящие инструкции. Новак или другой ведущий собрания говорил о новых явлениях во внутренней жизни Польши. Позже он определял темы, которые должны быть затронуты в передачах.
Участники этих собраний, придя в кафе, обменивались мнениями об услышанном, делали замечания. Хвалили или осуждали выступления отдельных сотрудников. И наконец, решали, кто идет вверх, а кто упал в глазах шефов польской редакции. На все это четверти часа, конечно, слишком мало, поэтому утренние «посиделки» в кафе несколько затягивались. В редакции радиостанции
Между 12 и 14 часами в кафе подавали обед. После него все приступали к работе, которая заканчивалась в 17.30.
Сначала в мои обязанности входило сортировать вырезки из польской прессы по специальным рубрикам, облегчающим четкую классификацию материала в соответствии с определенными тематическими группами, и затем раскладывать их по папкам. На радиостанции эта операция называлась файлеванием — раскладкой (от английского слова «file»). Сотрудники польской секции, даже те, кто не знал английского, охотно вплетали в свой повседневный язык много английских слов. Некоторые не них со временем «ополячились». Такую судьбу постигло слово «файл», означающее канцелярские документы, скоросшиватель, картотеку или просто дела, а также — в форме глагола — сдавать в архив, подшивать бумаги и т. д.
Сортировка вырезок из газет — это очень простая операция, как бы не играющая важной роли. Если, однако, задуматься над вопросом, кому и в каких целях она служит, тогда это предварительное мнение подвергнется определенному изменению. Печать, как и радио, телевидение, является ценным источником информации для вражеской разведки. Важно, как составляются и классифицируются полученные таким путем сведения, кто их анализирует, на какие детали обращает внимание и как в свою очередь этот сырой материал обрабатывается специалистами. Господствует общее мнение, что значительный процент информации из различных областей разведка добывает именно из этого официального источника.
В «Свободной Европе» — как я вскоре установил и затем многократно проверил — вырезки из польских газет и некоторые фрагменты из радио- и телевизионных передач накапливаются для трех главных целей. Во-первых, для нужд работников ЦРУ. Сотрудники американской разведывательной службы неоднократно требовали ту или иную папку с вырезками. Тогда относил ее сам Заморский или его заместитель Войцек Кшижановский, а чаще всего секретарь Уршула Ясиньчук. Во-вторых, для проверки секретной информации, поступающей в «Свободную Европу» из других источников, а также для подготовки разных проблемных аналитических материалов, которые американцы периодически заказывали в польской секции. В-третьих, наконец, для редакторов, пишущих тексты радиопередач. Они особенно ценили вырезки из многотиражных газет, издаваемых в Польше крупными промышленными заводами, шахтами, металлургическими предприятиями и т. д. Многотиражку, издаваемую, скажем, на варшавском заводе легковых автомобилей на Жерани, даже в Варшаве читают немногие. Таким образом, когда автор передачи радиостанции «Свободная Европа» вплетет в свой текст взятое из этой газеты сообщение, что, например, у мастера X родилась тройня, то не ориентирующийся в редакционной кухне слушатель «Свободной Европы» наверняка вздохнет: «Они там все знают». Подготовленный несколькими такими ударами, он легче поверит последующему вранью мюнхенской радиостанции.
Собираемые «Свободной Европой» вырезки пригодились когда-то для обучения группы американских студентов, выезжавших через Польшу в туристическую поездку по СССР. «Наставники» из польской секции информировали студентов о том, что они увидят в Польше, и, соответственно препарируя подобранные цитаты из наших газет, старались выработать у них иммунитет против, как здесь принято выражаться, «режимной коммунистической пропаганды». Через несколько недель, когда эти студенты возвращались за океан, они опять останавливались в Мюнхене, там описывали свои впечатления и отвечали на вопросы, содержащиеся в специальной анкете. Собранный таким образом материал скрупулезно изучался аналитиками «Свободной Европы» и радиостанции «Свобода». Спецы из ЦРУ просто хотели знать, может ли соответствующая подготовка уменьшить воздействие коммунистической пропаганды на молодежь.