Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
– А что ж нам господин хороший предстоит делать?! – все еще с гонором громко спросил десятник.
– Ты, десятник, знай свое место! – прикрикнул Леонтий, возмущенный поведением своего стрельца. Ежели сказали тебе поступить в распоряжение господина особого обыщика, так будь готов выполнить любые его поручения, а не спрашать попусту! Сказано – выполни!
– Так я же не супротив! – Захар уже смиренно стал оправдываться. – Я токмо хотел узнать, в чем наша забота. Мои орлы готовы хоть зараз в баталию вступить, а я им скажу, что надобно укрываться в слободке!
– Да не укрываться! А мы, Захар будем первые смотреть в глаза ворогам и татям!
– Ясно, батюшка, не серчай на меня, - примирительно произнес Котов, - впервые предаёмся такому делу…
– Господин стрелецкий голова, - Тимофей посмотрел на Леонтия, - сказывал ты знакомы тебе все сведущие людишки, что извещали о кромоле?
– Имеется список таковых, - кивнул головой стрелецкий начальник.
– Выдай его мне и проводи меня с десятником в избу допросную.
– Подьячий! – крикнул Леонтий подьячему. – Живо дай список видоков и послухов!
Подьячий соскочил со своего места и подбежал к стрелецкому голове, держа в руках свиток грубой бумаги. Леонтий развернул его, бросил в него быстрый взгляд и протянул Тимофею.
– Вот батюшка смотри, - сказал он обыщику, а потом, повернувшись к приставу, приказал тому. – Проводишь господина обыщика в губную избу, представь ему губного старосту и обеспечь господина особого обыщика всем необходимым!
– Слушаюсь, батюшка, - поклонился пристав и замер в ожидании того, когда Тимофей встанет и будет готов следовать за ним.
Романцев пробежал взглядом по содержимому бумаги, свернул ее и, встав из-за стола, натянул на голову свою дорогую шапку.
– Захар, скажи своей десятке подходить к допросной избе, и сам за ходи, я буду тебя ждать!
Вслед за приставом он вышел из избы оставив Леонтия выполнять свои обязанности, предписанные воеводой и смутным временем. Захар, когда они вышли во двор, собрал свою десятку и в ее сопровождении пристав повел Тимофея в губную избу. Она оказалась недалеко и им пришлось пройти всего с четверть версты.
– Вот батюшка, здеся, - поклонился пристав обыщику, открывая перед ним дверь натопленного небольшого сруба.
– Хорошо, ступай! – сказал Тимофей. Он не стал пока заходить в избу, а на крыльце повернулся к стрельцам, которые молча шли за ним всю дорогу до допросной избы во главе с десятником. – Братцы! Наше дело не менее важное и опасное, чем у других! Враг, облачившийся в своего, опасней нежели тот, что открыто пуляет в вас из пищали! Надобно найтить оного и помешать задумкам ворога государева, ляхам и смутьянам. Тепереча вы пойдете по хатам и начнете приводить сюда послухов, кои знают больше остальных.
Оставив стрельцов ожидать возле избы, Тимофей с Захаром вошли внутрь избы. Там их встретил губной староста, мужик пятидесяти лет от роду, здоровенный, с густой рыжей бородой и такой же копной волос. Он, видимо был уже предупрежден о появлении начальства из самой Москвы. При появлении Тимофея и Захара он встал и довольно низко поклонился.
– Здоровья желаем тебе господин особый обыщик!
– И тебе не болеть! Случаем не староста ли ты?
– Губной староста, правда твоя!
– Как звать? – спросил его Романцев.
– Филипп Николаев сын Кривонос, - представился губной староста.
– Один здесь или есть помощники?
– Есть пара… один подьячий излагает все на бумаге, а второй, милчеловек, трудится, развязывая языки молчунам.
– Добро. Где теперь они?
– Так по домам сидят, ночь никак на дворе!
– А ты ж чего сидишь здесь, а не с женой?
– Наказали тебя ожидать…
– Трудиться тепереча будем вместе. Зови своих помощников!
Кривонос, поклонился и исчез из избы, а Романцев приступил к своим обязанностям. Он расположился за столом, за которым только что сидел губной староста и усадил рядом десятника, который внимательно смотрел на важного человека с уважением, но не подобострастно. Грамоте Захар был не обучен и, глядя на то, как Тимофей читает бумагу, он испытывал какое-то незнакомое ранее ощущение причастности к чему-то важному и таинственному. Тем временем, ознакомившись со списком послухов, Романцев указал десятнику на первых трех, приказав их привести первыми. Десятник кивнул и выйдя на крыльцо отослал шестерых стрельцов за указанными посадскими людишками. Оставшимся же стрельцам он наказал нести караульную службу возле избы, охраняя московского чиновника, спокойствие и порядок. Среди оставшихся охранять избу был и Ванька Чернобров.
Вскоре, правда уже далеко за полночь в допросной избе появились первые вызванные послухи. Их по одному вводили внутрь, где особый обыщик, восседавший во главе стола, пристально всматривался в допрашиваемого, очень долго молчал, и только спустя продолжительное время, когда разбуженный и почти насильно доставленный человек начинал паниковать, приступал непосредственно к допросу. Рядом с Романцевым по правую руку восседал рыжий губной староста. В углу избы сидел подьячий, который слушая вопросы и ответы, тут же наносил их на бумагу. В другом углу притаился невысокого роста, но чрезмерно широкий в плечах губной подьячий и одновременно палач, по совместительству который помогал допрашиваемым развязывать языки. Кликал его губной староста просто Фролом, без фамилии и очень брезгливо, наверное, от того, что не любил пытки, да побаивался оказаться сам в руках этого душегуба.
– Приведите его к присяге! – устало молвил Романцев и Фрол подошел к трепещущему человеку поднеся ему Евангелие и крест, который тот поцеловал, обещая говорить только правду, а за ложные показания нести ответственность вплоть до смертной казни.
– Кто будешь? – строго заговорил особый обыщик, после продолжительного молчания.
– Федка Дементьев я, барин… - испугано отвечал допрашиваемый
– Чей холоп?
– Свободные мы, копейщик…
– Лет сколько?
– Так уже сорок годков от роду…
– Где живешь?
– В слободке возле Упы, третья изба.
– Кокой веры будешь?
– В православии крещен! – и в подтверждении своих слов мужик перекрестился.
– Ты давал извет по делу и слову государеву?
– Я, барин…
– Какое Государево дело за тобой? Изложи все, что тебе известно!
– Третьего дня апосля сентября заходил ко мне Фома, что торгует у кремля сапогами. Было эт уже к вечеру. Жена моя накрыла на стол. Мы выпили, потрапезничали и будучи во хмелю Фома сказывал, что слыхал он на ярмарке, как ходили по рядам какие-то люди, и порочили воеводу нашего боярина Морозова. Дескать жизни не дает, а все больше грабит людей. Что мол пора вспомнить о Болотникове и молясь богу извести порядок татьевский. Мол народ устал роптать и надобно идти к боярскому сыну Шеину, что собирает он свободных и беглых людишек дабы пойтить супротив воеводы…