Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
– Ключі там, у сторожа, - тихо сказал Шишкевич и махнул головой в сторону сторожки.
– Без них ми не приховуємо склади. Треба взяти їх!
– Слухаюсь! – шепнул один из гусар и тихонько стал красться к сторожке.
Лунный свет выхватывал его фигуру из мрака тишины и спокойствия до тех пор, пока она не скрылась за углом избушки. Тишина ничем и никем не нарушалась. Андрею показалось, что послышался скрип открываемой двери. Он прислушался, но ничего больше не услышал. Некоторое время оставшиеся томились в неизвестности и волнении, но они успокоились, когда вновь увидели недавно ушедшего товарища, он уже возвращался спокойно, не прячась.
– Ось! Все зробив! – сказал он, подойдя к Андрею и протянув ему ключи.
– Що сторож?
– Не заперечує! – засмеялся храбрец-душегуб.
–
Здесь они ключами, что принес громила, открыли средние ворота и заглянули внутрь. Темнота. Ничего кроме кромешной тьмы. Андрей поставил свой бочонок недалеко от входа и приказал своим сообщникам сделать то же.
– Один бочонок постав он бiля тієї хати, а інший - он там, бачиш в самому кінці хату? Підпалювати буду сам! все зрозуміло?
– Так точно! – отозвались два гусара и, взяв каждый по бочонку устремились сначала к ближней избе, на которую указал Андрей. Там, оставив бочонок возле стены, они ушли к дальней избе и скоро вернулись.
– Все зробили! можна підпалювати!
Андрей кивнул головой и достал из-за пояса кресало, хранившееся в мешочке. Стальной пластинкой он высек из кремния искры на жито, и та загорелась. Он поднес огонь к торчащей трубке и поджог горючее средство, что заполняло деревянную трубку.
– А тепер живіт біжить до інших бочок!
Все трое оставили дымить бочонок внутри большого склада, а сами стремглав помчались поджигать остальные два. Надо было торопиться. Так как на все про все у них оставалось немного времени, а нужно было еще успеть покинуть склады и скрыться или хотя бы подальше отбежать от складов, чтобы не быть застигнутыми стрельцами.
Два других бочонка загорелись также быстро, и Андрей с гусарами бросился к входным воротам. Здесь они быстро подобрали ключ и отворили одну створку кованных ворот. Выбежав наружу, один из гусар три раза громко свистнул и от одного из домов отделилась фигура их четвертого подельника и метнулась к ним.
– Усе! Біжимо поки нас не спіймав стрілецький дозор! – запыхавшись прокричал Андрей и побежал прочь от складов. Остальные последовали его примеру. Они успели свернуть на другую улицу, когда им встретились стрельцы.
– Кто такие?! – строго крикнул издалека их десятник.
– Братцы! Мы свои! – отозвался Андрей, нащупывая свои два пистолета за поясом.
– А куды торопитесь? – продолжил допрос десятник, постепенно приближаясь к ляхам. И тут прогремели по очереди три взрыва, громких и раскатистых. А потом почти сразу небо справа от них осветилось ярко красным светом.
– Біжимо! Там таті! – крикнул мгновенно сообразивший, что делать Шишкевич и кинулся обратно, но уже на другую улицу, подальше от складов. Трое его подчиненных повторили маневр.
– Стоять! – услышали они позади себя крики стрельцов, а потом раздались выстрелы и две пули просвистели совсем рядом с Андреем, однако не задев ни его, ни его людей.
На улицах Тулы было безлюдно. Они бежали легко и быстро, наугад сворачивая с одной улицы на другую, но все равно постоянно слышали позади себя звуки погони. Стрельцы не догоняли их, но и не отставали, преследуя их, видимо, в ста шагах, может чуть больше сзади. У кабака к ним присоединились остальные из дюжины Шишкевича, сделав несколько выстрелов из пистолей в воздух, приостановив тем самым преследователей и загнав пьяных завсегдатаев обратно в кабак. Вот тогда-то и пожалел Андрей, что не взял коней быстрых, а оставил их далеко от Тулы. На них бы они легко ушли от погони. Стрельцы были пешими и не угнались бы за ними. Но, что сделано, то сделано и бежал Андрей с сотоварищами, задыхаясь и чувствуя боль в правом боку, сжимая больное место и отплевываясь, но останавливаться было смертельно опасно.
Наконец они миновали вал и оказались за пределами пригорода, справа осталась и слободка. В свете луны беглецы увидели овраг и соскользнули вниз. Там, прижавшись к холодной, промерзшей глине, они затаились, тяжело дыша, но стараясь скрыть хрипы и сипы своих уставших легких.
Прошло немного времени, и Андрей прислушался, но ничего кроме дыхания двенадцати уставших человек он не услышал. Погоня, видимо, отстала, либо временно прекратилась, либо, что хуже, преследователи тоже притаились в ожидании, когда беглецы выдадут себя. Возможно стрельцы сообщили о происшествии и скоро за ними начнут охотиться сотня, другая их товарищей, но пока у них есть время на краткий отдых, а уж потом на продолжение стремительного бегства. Немного успокоившись, Шишкевич повернулся спиной к стенкам оврага и, улыбаясь счастливо закрыл глаза. Все осталось позади. Они живы, и никто из них не пострадал. Андрей до последнего не мог поверить в счастливый исход их дела. Неужели все оказалось так просто? В Речи Посполитой, в Варшаве или в Кракове они бы были пойманы моментально. Какие же простаки и лентяи эти москали!
Но не долго радовался успеху пан Шишкевич. Не успели его гусары и он сам отдышаться, как в сотне саженей от их укрытия раздались голоса и шум множества стрельцов и городовых казаков. Они, видимо, расположились недалеко от оврага. Андрей перевернулся со спины на живот и тихонько пополз вверх к краю оврага. Затем аккуратно, стараясь быть незамеченным он выглянул. Так оно и есть. Стрельцы. Десяток. Наверное, те, что их преследовали. С ними несколько городовых казаков. Последние разложили два костра и подкидывали в них ветки. Несколько человек устроились у пламени и грелись. Пищали и бердыши находились рядом с ними, готовые в любую минуту вступить в бой. Плохо дело! Десять стрельцов и пять казаков. Их тринадцать. Шансы вроде бы равные пока. Правда у Андреева войска есть преимущество, - это внезапность. Но расстояние до стрельцов такое, что внезапность сведется на нет. Пока гусары добегут до преследователей, те успеют из своих пищалей половину уложить, а с остальными справиться труда не составит. Кроме того, Адам Кисель строго запретил вступать ему в прямую схватку с москалями. Но и оставаться в овраге смерти подобно! Скоро к этой десятке подоспеют еще сотня, другая, они станут прочесывать окрест и наткнутся на них и тогда уж точно ничего не поможет. Надо как-то тихонько уходить пока не нагрянула стрелецкая подмога!
ГЛАВА 6.
– Изволь, любезный Тимофей Андреевич, откушать этот студень! Мой кухарь готовит его отменно! – продолжал потчевать своего гостя воевода тульский боярин Морозов. Сам он старался кушать немного и только то, что позволяла взглядом его дорогая супруга.
– Обязательно! Обязательно батюшка Иван Васильевич! Непременно попробую! – отвечал гость, с интересом поглядывая на дочку хозяина.
Та немного раскраснелась от выпитого кубка малиноваго меду. Как ни странно, но ее батюшка смотрел на такое своеволие любимой дочери сквозь пальцы. Видимо правду говорили злые языки в Москве, что воевода Морозов уж очень многое перенимает от Европы и не во благо отечественным нравам. Тем не менее Тимофей не чувствовал себя неуютно в доме тульского воеводы. Семья его была мила и отзывчива, гостеприимна и легка в общении. Его сын был силен и не заплыл жирком, в фигуре его Романцев чувствовал и силу, и выносливость, и умение сражаться на кулаках, и на саблях. Манеры его свидетельствовали о его хорошем воспитании, а иногда вставляемые иноземные словечки вызывали в особом обыщике уважение к хорошему образованию. Не отставала от брата и красавица сестра. Легкая, но и острая на язычок девица порой заставляла уже немолодого Тимофея чуточку краснеть. Причем краска на лице усиливалась, когда он замечал улыбчивый взгляд супруги Ивана Васильевича, матери Софьи. Ольга нет-нет, а поглядывала с интересом на соседа по столу.
Кушанье у воеводы состояло из восьми перемен и в каждую перемену подавали только одно блюдо. На горячее подали уху из стерлядки, на холодное – студень. Потом принесли жаркое из фазана, за ним последовала обжаренная рыба с белого моря, которую сменили несладкие пироги, кулебяки. Потом объевшиеся, довольные и усталые едоки приступили к поеданию пироженого. Для запития этих яств к столу подали по кружке романеи, кувшины ренскаго, малмазеи и мушкателя, бутыль вина французскаго, две чарки водки, медов красных: вишневаго, малиноваго, смородиннаго, костеничнаго, черемховаго и можжевеловаго, по ковшу, а также меду белых: ковшечнаго с гвоздцы, с мушкатом и с кардамоном.