Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
Семь тысяч сто с хвостиком от сотворения мира
ПРОЛОГ.
В лето 7058 учинил у себя Царь и Великий князь Иван Васильевич выборных стрельцов с пищалей три тысячи человек и велел им жити в Воробьевской слободе, а головы у них учинил детей боярских; Да и жалования стрельцам велел давати по четыре рубля на год….
ГЛАВА 1.
Много с тех пор произошло разного и печального. Страшное время пережила страна и ее народ. Даже царей переменилось столько, что уже и подсчитать трудно. И Годунов успел править, и несколько Дмитриев претендовали на престол, и царевич Петр был, и даже Шуйский. Смутные времена опустились над Россией, впрочем, они и не проходили, тяжела завсегда была жизнь. Мало кто понимал в те годы, кто царь, а кто ворог. Да и как простому люду знать, что замышляют бояре да князья в палатах московских.
Служба Государева не тяготила Ваньку. Он не застал, слава Богу, царствования Шуйского, а был выставлен отцом только со вступлением на престол Михаила Федоровича. А посему его миновала горькая чаша стрелецких бунтов и последующих казней. Был Ванька стрелец хоть куда. Роста не малого, крепок в кости, мог легко взвалить себе на плечо аж два чувала пудов по два-три в каждом и пройти с ними несколько верст. Так было на заре его стрелецкой юности, когда не было у него за душой никакого хозяйства, а только молодецкая удаль, да огромное желание зажить своей независимой от отца жизнью. Сказать, что он сильно желал уйти от отца вследствие нелюбви к прародителю, нельзя. Любил он и отца, и мать своих, и трех старших сестер, носившихся с ним в детстве словно с любимой игрушкой. Но все сродственники воспитали его самостоятельным и своенравным человеком. С трудом он в свое взросление переносил приказы главы семейства, порой, как ему казалось, неразумные, строгие и неоправданно грубые, хотя и понимал, что за ними скрывается огромная отеческая любовь. Скорее это было нечто другое, желание добиться всего самому, доказать, что он такой же сильный и надежный человек, как и отец. Да и пример был у него перед глазами. Малиновый кафтан с золотыми петельками часто облачал отцовские плечи, а желтые сапоги, красуясь и вызывая зависть сына, стояли на почетном месте в углу светелки.
Когда впервые было объявлено о приеме в стрельцы – новое государево войско людей свободных, «гулящих», годных к военной службе, не отягощенных ни долгами, ни большой семьей, то Ванькин дед одним из первых подался на службу, хотя был зажиточным хозяином. С тех пор и повелось в их роду служить государю честно и всю жизнь, отдавая здоровье и может даже и жизнь, коли потребуется и получая все выгоды от утраты полной свободы, коей обладала семья раньше, и обязательства подчиняться выборным десятникам, не говоря уж о детях боярских, но последним и так обычный люд кланялся в пояс, а Чернобровы и были обычным людом. Дослужился второй стрелец Чернобров до десятника, справила семья и новый большой дом, и хозяйство увеличили, земли приросло на несколько десятков четей, впрочем, и членов семьи прибавилось. Правда одних девок нарожали Чернобровы. Хоть и складные, и красавицы писанные, и работящие вышли, но так все одно без приданного не вылетят они из отчего дома, унесут с собой часть нажитого отцом и матерью. А когда родился Ванька, то семья выдохнула с облегчением, не переведется род на одних девках. Будет кому передать все имущество, останется фамилия, может, не звучная, но запоминающаяся и верная. Ванька улыбнулся, заметив на лице сына их отличительную черту. Даже у младенца просматривалась одна сплошная черная полоса волосиков над карими глазками.
– Наш пострел, - прошептал в густую черную бороду Ванька, засунув указательный палец в кулачок улыбающегося сына. Счастливый отец еще долго стоял, склонившись над деревянной люлькой, подвешенной к потолку. Тусклый свет лучины, вставленной в комелек, выхватывал блеск его глаз, влажных от радостных слез наконец пришедшего отцовства.
Умиление отца внезапно прервал стук в дверь. Не сразу Иван осознал, что ему нужно идти открывать дверь. Жена ушла к соседке по своим бабьим делам и оставила мужиков одних. Иван раздраженно вздохнул и вытащил палец из крепко сжатого кулачка сына.
– Погоди, Васька! Щас прийду! Посмотрю кого там принесло… - он оставил люльку. Засветив от камелька свечу, он направился в сени. Там подняв свечу высоко над собой, Иван отворил входную ладную, дубовую дверь. В проеме показался стрелец его сотни, дежуривший нынче в приказе.
– Ванька! Одевайся! Поднимают полсотню Лыкова и вашу десятку на пожар!
– О боже! – перекрестился Иван. – Что горит-то?!
– Склады Федоровские!
– Господи, упаси! – Ванька опять перекрестился. – Щас бегу. Только зайди к Черемезовым. Там моя баба. Я один с младенцем.
– Добро! Собираемся у приказной избы! – прокричал сослуживец и бросился вон от дома Черноброва дальше извещать стрельцов.
Иван закрыл за ним дверь и стал одеваться как тому велели указы и предписания, в соответствии со случаем. Пока он скоро собирался прибежала Пелагея, его жена. Ее волосы растрепались и пряди свисали на красивое правильное лицо, высокий лоб и прямой нос.
– Степан Карпов прибегал. Сказал склады федоровские горят, - взволнованно сказала она и тревожно стала смотреть, как собирается ее муж.
– Да, нашу десятку созывают тушить, - проронил Иван, застегивая серый носильный кафтан из грубого дешевого сукна.
– Осторожнее там, Ванюша, - выдохнула Пелагея.
– Не бойсь! Все обойдется! Не война поди! – постарался успокоить ее молодой супруг.
– Как не бояться! Ведь просто так не горят каменные склады!
– Все обойдется! Бог убережет! – Иван застегнул последнюю петельку и обнял жену, поцеловав ее в щеку. – Побегу…
Пелагея перекрестила его спину и когда за ним закрылась дверь, прошла к Ваське, который тихонько спал в своей колыбели, ни о чем не волнуясь. Пелагее совсем недавно исполнилось двадцать пять лет от роду. В своей уже немолодой жизни она мало что видела. Ее семья также, как и семья супруга была зажиточной. Дом, хозяйство, два брата, один старший, другой младший. Осели они в Туле три поколения назад и никуда не думали уезжать. В осемнадцать годков ее выдали замуж за сына Черноброва, так было сговорено между ее отцом и его другом Игнатием Чернобровым, отцом Ваньки. Девица не противилась замужеству. Во-первых, Ванька был завидным женихом. Красивым, добрым, поговаривали, что по службе он пойдет далеко, пророчили ему уж если не пятидесятником стать, то уж верно десятником, как и его отец. Во-вторых, он ей нравился, не любовь между ними была поначалу, но взаимное уважение. Семьи крепко дружили, а следствие этого и дети относились друг к другу ладно. А разве не самое это важное в семейной жизни? Разве не приходит любовь с годами, когда хорошо узнаешь и начинаешь понимать свою половинку? Построил Ванька дом, отдельный от своего прародителя. Деньги получил на службе, а чего не хватило отцы их помогли. И зажили они своей семьей, независимо и самостоятельно, но не разрывая связей с сродственниками. Прожив три года в мире и согласии, решили супруги родить детей, но отчего-то не сразу воплотилось их желание в жизнь. Как ни старались они, ничего у них не получалось. Стали на них косо смотреть и родители, и соседи, и знакомые. Как же! Живут хорошо, в мире, уважении, вот уж как пять лет, а детей нет. Уж не порченные ли?! Но слава Богу! На шестой годок забеременела Пелагея и все кругом успокоились. Ну а уж, как родила она мальчика, то не имела радость двух уважаемых семей ни конца, ни краю. Деды целую неделю не просыхали, праздновали рождение нового будущего стрельца, а бабушки в храме несколько дней молились и сделали щедрое пожертвование от двух семей.
Сын проснулся и, улыбаясь посмотрел на обеспокоенную мать. Его улыбка вернула Пелагею к ее повседневным делам и заботам, на время оторвав от тревоги за мужа. Заботливая мать взяла ребеночка на руки и приложила к молочной груди. Васька стал жадно есть, теребя ручкой материнскую толстую косу, переброшенную через плечо.
Ванька же тем временем добежал до приказной избы. Там уже собралась вся его десятка, ждали только его и десятника Котова Захара, уже немолодого мужчину, сорока с лишним лет от роду.
– Что случилось? – запыхавшись спросил Ванька у своего дружка Носова Осипа.
– Говорят, что охранная десятка заметила нескольких татей, бегущих со стороны федоровских складов. Они бросились за ними, но почти сразу заметили всполохи. То загорелись склады…
– Татей поймали?
– Не знаю.
– А кто-нибудь из десятки Савельевской здесь?
– Не! Только наша!
– А кто тушит? Или никто?
– Так там уже три десятки!
– Странно, - произнес свои думки вслух Ванька, - а мы отчего не идем? Чего ждем? Верно нам предписывают что-то другое…
– Ага! Видать за татями устроить погоню!
Буквально сразу появился и их десятник Котов. Он тоже был взволнован и, видно, знал несколько больше, чем его десятка. Ванька понял это по тому, что Котов не нес с собой ни ведра, ни топора, ни багра. В то время, как все остальные принесли с собой эти необходимые при пожарах предметы. Десятник поздоровался со всеми и, сняв шапку, вошел в приказную избу. А его десятка осталась толпиться возле избы, изнывая от нетерпения и неизвестности.
– Что думаешь, куда нас? – спросил Осип, устраиваясь поудобнее на завалинке соседней избы.