Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
– Думаю, не на пожар эт точно! – ответил Ванька. Он мог только догадываться, о чем идет речь в приказной избе, и кто там заседает. Вся десятка разбрелась по двору, ворота во двор так и остались открыты, несмотря на поздний час и опустившуюся ночь. Чернобров подумал о жене и сыне. Как там они? Волнуется Пелагия поди, не знает, что с ним, томиться в неизвестности, спать не ложится. А сообщить ей он пока не может. Ну, ничё, как только всё прояснится, он найдет способ известить жену.
Через какое-то время во двор влетел десятник Фролов Степан, чья десятка была в дозоре и тепереча преследовала татей. Чернобров его хорошо знал еще по юношеским играм.
– Постой, Степан! – окликнул торопящегося в избу десятника Ванька. Тот на мгновение остановился и всмотрелся в темноту, в сторону откуда его окликнули. Различив в темноте старого знакомого, он махнул рукой, дескать «некогда» и было опять устремился к приказной избе. – Что происходит? – тогда поспешил спросить его Ванька.
– Ой! Сам не понимаю! Посля!
– А где твоя десятка?
– Ждет за валом…
– А ты ж что ж убежал от них? – пошутил Осип, но понял, что зря и сразу же осекся. Но Степан то ли не услышал, то ли не обратил свое внимание на его слова. Он быстро отворил дверь в дом и исчез внутри его чрева. Во дворе опять воцарилось тягостное ожидание.
Ночь окончательно опустилась над городом, над старым кремлем, над сотнями домов и улицами, покрытыми кое-где деревянным настилом, а кое-где даже и булыжником, но мощеные места сразу заканчивались возле кремля в нескольких десятков саженей от него. Стрельцы сидели и тихо ожидали своей участи. Кое-где тишину ночи нарушал вой собак, ноющих в своих подворотнях. Странно, но шума пожара и соответственно шума, издаваемого людьми, тушащими его, слышно не было. Серые повседневные кафтаны стрельцов сливались с чернотой ночи и только лица, напряженные, взволнованные, совсем не улыбающиеся, выхватывались тусклым светом окошек приказной избы да яркой луной. Холодало и это говорило о том, что скоро придет зима, а с ней какой-никакой передых от хозяйских дел.
Еще через какое-то время во двор ввалилась десятка Савельева. От расслабленных и понурых стрельцов сильно разило дымом. Лица их были испачканы сажей, серые кафтаны насквозь пропахли потом, каким-то едким дымом и были не менее испачканы чем лица пожарников. В руках они несли свои орудия борьбы с огнем: деревянные ведра, багры, топоры. На многих головах отсутствовали шапки и кудри, черные рыжие, светлые, мокрые то ли от пота, то ли от воды прилипли ко лбам, шеям и вискам. Все стрельцы были уставшие, но довольные – видимо пожар был затушен.
– Здорово, братцы! – звонким окриком приветствовал вновь появившихся сослуживцев молодой стрелец только что поступивший на службу. Звали его Андрейка, он был сыном дьякона и многие задавались вопросом отчего тот не пошел по пути отца, а пошел на государеву службу. – Что там со складами? Не все сгорели? Осталось немного Федоровской семейке?
– Осталось… - неохотно пробурчал кто-то из прибывших.
– А что ж вы по домам не расходитесь?! Помыться бы вам! Приказали б женам баньки топить! – не унимался Андрейка.
– Я посмотрю, когда ты сам вернешься домой! – отозвался пожилой стрелец Михалков. Его лицо даже в темноте пылало красным ожогом.
– Да что ж такое сегодня происходит?! – не унимался Андрей. – Что за ночка! Одни возвращаются с пожара, но не идут домой. Другие ждут и их не посылают ни на пожар, ни в дозор, ни в погоню! Братцы, часом не брань ли назревает?!
– Типун тебе на язык, балаболка! – громко выругался старый стрелец из десятка Черноброва. – Помолчи, бисов сын!
Старик хоть и отмахнулся от слов Андрея, но все другие задумались. Ситуация действительно была необычной. Напряжение, нависшее над двором приказной избы, словно бездомная собака стала перебегать от одного стрельца к другому, выпрашивая у них ласки и сочувствия.
Наконец дверь избы отворилась и на крыльце появился десятник Захар Котов. Он натянул на себя высокую шапку, подбитую мехом, и огляделся по сторонам, пытаясь обозреть всю свою десятку. Стрельцы, увидев своего главу, сразу поднялись со своих мест и подошли к крыльцу. Котов подождал пока все подойдут и потом заговорил тихим, немного уставшим голосом.
– Друзья! Ведаю, что все вы томитесь в неизвестности! Скажу вам то, что сам знаю, но то, что говорить не велено, не скажу…
– Не томи, Захар! – громко за всех сказал старик, что отругал Андрея. Его звали Никонор Дыбин. Ему уже не долго оставалось служить, так как в будущем году он собирался выставить за себя подрастающего сына. – Сказывай, что стряслось!
– Щас, Никонор… дай мыслями собраться! – неуверенно отозвался десятник, он вновь помолчал, накаляя напряжение, но, наконец, продолжил. – В городе видать крамола… Все мы думали, что это тати пожар устроили, но это не так… Разбойный приказ прислал из Москвы особого обыщика, а человек воеводы сейчас сидит в избе и ждет его. Он щас уже у воеводы нашего. Наша десятка передается в распоряжение этого обыщика, есть на то письменный наказ воеводы…
– Да кто эти душегубы, что сотворили бесчиние?! – заговорили стрельцы. Их не взволновали слова десятника о том, что им придется столкнуться с разбойниками. Они привыкли исполнять все приказы и слушаться своего десятника. Их больше волновал вопрос кто такие эти люди, что пошли супротив установленного порядка. – И что произошло?!
– Разбойников с десяток, васнь два… они запалили склады и хотели поднять смуту в городе среди посадского люда. Меж них есть беглые, но во главе у них шляхтичи и украинцы. Несколько весей они сожгли, а пришли со стороны Смоленска…
– А что с дозором? – крикнул Ванька Чернобров, беспокоясь за своего приятеля.
– Дозор столкнулся с ними. Но те, пуляя из самопалов, гоньзнули, ушли из города в гай. Нашей сотне велено выловить всех супостатов. Но мы переходим в распоряжение обыщика, а что он прикажет мне покамест не ведомо. Так что, братцы, получайте порох и свинец и ступайте по домам за бердышами своими, саблями и пищалями! Инда прощайтесь с домочадцами своими, поскольку не знаю долго ль будем служить обыщику, и какие тяжкие испытания нас подстерегают. Таче приходите скоро сюда!
Десятник замолчал и первым направился в пороховую избу за боеприпасами, показывая пример своим подчиненным. Толпа хмуро пошла за ним.
Ванька, получив положенное количество пороха и свинцовых пуль, почти побежал домой. Времени на сборы было мало, а он хотел проститься с сыном и женой, как он завсегда делал, мало ли что могло случится. На улицах слободы царило оживление. Казалось, что все стрельцы тульского приказа не спят и готовятся к ратным делам. Окна домов, и низеньких, и теремов, и новых и старых хоромов были полны света. По пути ему встречались стрельцы из других десятков, но в основном все из их сотни. Так получилось, что сотня его проживала в одном месте города и слободы. Он на ходу здоровался со встречными, но ни с кем, ни о чем не говорил, да встреченные стрельцы и не стремились к разговорам досужим, сами спешили.