Семьдесят неизвестных
Шрифт:
— Вон в поле, за комбайном, колок… ну, рощица… Видите? Прошлой зимой там тракторист замёрз.
— Как — замёрз? — ужаснулась Нина.
— Обыкновенно! Заблудился в буран и замёрз… А вот тёти Маруси дом, со скворечником. Мы у неё кормиться будем.
— Не в столовой разве?
— Какая здесь столовая!
Фермы стояли на самой окраине, с наполовину ободранными соломенными крышами. Дальше шла степь — чёрная, пустая, пугающая. Коровы, тощие, с выпирающими боками, тщетно пытались достать губами малюсенькие зелёные стрелки,
— Худущие! — вырвалось у Нины.
— Зима трудная, — сказала Оля. — Прошлым летом неурожай, кормов не было. Видите, крышу чуть не всю съели.
На ферме девочек встретили как старых знакомых. Видно, в прошлом году они оставили по себе хорошую память. И тётя Клаша, старшая, и молодые доярки в белых халатах поверх стёганок — все кинулись к ним, обнимали, тормошили.
— Ну, теперь мы в отпуск! Насилу дождались!
Пришёл зоотехник, или «зоотэхник», как он себя называл, сухонький старичок в очках, похожий больше на часового мастера, чем на колхозного животновода. Он собрал девочек в красном уголке, маленьком, неприглядном помещении, всё убранство которого составляло несколько табуреток, самодельный стол да яркий плакат на стене: «Помните: спички в руках ребёнка — большая опасность!»
— Начнём теоретический курс… — сказал он надтреснутым голосом, потирая руки.
Нина с тоской подумала, что сейчас пойдут научные объяснения о том, что такое корова и чем она отличается от свиньи. Она хотела сказать, что теорию девочки уже проходили зимой, в школе, а сюда приехали только на практику, но замешкалась, не успела.
— Самое главное в нашей работе: мыть… Что? — неожиданно строго спросил старичок, подняв вверх указательный палец.
— Ру-ки! — хором весело и привычно отчеканили девочки.
— Правильно! — Маленькие глазки старичка удовлетворённо поблёскивали. — А ещё мыть… Что? — снова выпалил он.
— Вы-мя! — проскандировал хор.
— А ещё главное: выдаивать молоко до последней… Что?
— Кап-ли!
— Потому что в последних каплях самая высокая… Что?
— Жир-ность!
— Очень хорошо! — Старичок опять потёр руки. — Теоретический курс вы усвоили… — он сделал паузу, — удовлетворительно.
— О-о! Василий Никифорович, почему? — Девочки окружили его кольцом.
— Недостаточно громко отвечаете. Ну-ка, ещё раз… Ру…
— …ки! — раздался пронзительный визг.
Нина смотрела на оживлённые лица девочек, на смеющегося старичка и завидовала. Любят его! Не очень, видно, грамотный, но он знал что-то такое, чему её не научили в институте.
…К работе приступили в тот же вечер. Нина ходила по коровнику и с удивлением наблюдала, как ловко управляются девочки. Тоненькие струйки молока звонко дзинькали о дно подойника. Коровы стояли смирно и без всякого аппетита, механически жевали толстые стебли камыша.
— Ох, бедные! — вздыхала
Молока было мало — что коровы могли дать с сухого камыша и соломы? Девочки принялись за уборку помещений. Нина чувствовала себя посторонней и ненужной. Люди заняты своим делом, совсем взрослые, сознательные люди. Никого не надо подгонять, понукать. Зачем она поехала с ними? Назначили бы старшей Олю, она вполне бы управилась.
На обратном пути Ася вдруг спросила:
— Нина Павловна, а платить нам будут? Или опять как в прошлом году?
— А как было в прошлом году?
— Да так, дармовая рабочая сила.
— Ну, не совсем, — вмешалась Оля. — Нас ведь кормили.
— Всё равно мы намного больше заработали. Всех доярок в отпуск пустили. Одни мы с тётей Клашей.
— И управились, — поддержали Асю другие девочки.
— Ещё как управились! Благодарность объявили.
— Благодарность объявили, а денег не дали.
— Мальчишки, так те за практику по двадцать рублей привезли.
— Больше! Вон Лешка — тридцать два!
— Ну, пусть даже по двадцать.
— А мы, выходит, всё прожрали, — грубовато заключила Ася. — Что мы — в три горла?
— Ладно, девочки, хватит! — немного резко остановила их Нина и, чуть помедлив, добавила мягче: — Завтра пойду с бригадиром в правление и сама всё узнаю.
Как ни хотела она избежать мелочных денежных дел, а приходилось всё-таки впутываться, и это слегка раздражало. Но, с другой стороны, Нина была рада. Вот и ей нашлась хоть какая-то работа.
Бригадир как уехал утром, ещё засветло, на поля, так весь день дома больше не появлялся. Нина зря прождала его до вечера, а потом решила сама идти в правление колхоза — ей сказали, что председатель в ближайшие дни куда-то должен уехать, не то в район, не то в край.
Село было на удивление разбросанным: десяток разномастных изб — тут, другой десяток — там, третий — ещё дальше. Видимо, строились без всякого плана: где кто хотел, там и ставил жильё. Лишь в дальнем конце, на пригорке, стояли два ряда одинаковых новеньких домиков, аккуратных, симпатичных, под красной черепичной крышей. На одном из них полоскался на ветру яркий флаг. Здесь помещалась колхозная контора.
На некрашеной двери с табличкой «Председатель» повисли прозрачные жёлтые капли смолы. В комнате слышались сердитые голоса. Нина, вдруг оробев, несмело постучала.
— Кто там ещё? — По недоуменным ноткам в голосе стало понятно, что стучать здесь не очень принято. — Входи, ну, входи, чего скрестись!
Она вошла.
— Здравствуйте.
Председатель сидел, весь обложенный грузными конторскими книгами в чёрных переплётах. Кроме него, в комнате никого не было. «А разговаривал с кем?» — удивилась Нина.