Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
Дежнёв с любопытством и волнением вглядывался в молодую якутку и досадовал, что она, как и все якутские женщины, носит эти неизменные широкие кожаные штаны, скрывающие её девичью фигурку. Он лишь мог домысливать, что фигурка у неё стройная, а ноги крепкие, мускулистые.
Николай предложил казакам располагаться на ночлег в жилище. В балагане, в сравнении с другими якутскими жилищами, было сравнительно чисто и не слишком угарно. Земляной пол у спальных нар был покрыт тщательно выструганными досками. Два сундука со скарбом были покрыты кожаными ковриками, разукрашенными с помощью бисера и металлических бляшек красивым орнаментом. Впечатление от уютного жилья портил стойкий запах от соседствующего хлева и резкой кислятины от чана, в котором мокли кожи, не до конца выделанные.
Семён Иванович решил не стеснять хозяев и ушёл с казаками на волю, чтобы расположиться на ночлег у костра. Встал он рано, раньше своих спутников. Николай уже трудился, выдалбливая чёлн из лиственничного кряжа. Дежнёв долго присматривался к его работе, а потом воскликнул с азартом:
— Эх, дозволь, Николай, тряхнуть стариной! Я ведь тоже когда-то недурственным умельцем был.
Семён Иванович взял из рук якута стамеску с широким лезвием и молоток и принялся долбить кряж. Теперь Николай присматривался к его работе, говоря поощрительно:
— Руки твои хорошие, ловкие. Только не руби так сердито. Дерево этого не любит.
— Я ведь на своём веку немного долблёнок изготовил. Больше кадушки, корчаги мастерил. Это наше родовое пристрастие. От того и прозвание у нас такое — Дежнёвы.
Семён Иванович оставил инструмент и сказал:
— Хочу, Николай, какую-нибудь полезную посудину для тебя выдолбить. Мне это привычнее.
Он отыскал в груде кусков дерева несколько обрезков от лиственничного кряжа, критически оглядел и выбрал один из них.
— Хорошая миска получится для простокваши, — сказал он уверенно. Привычно прошёлся по лезвию железки пальцем, проверяя — не затупилась ли, поточил её об камень и принялся за работу.
Тем временем поднялись его спутники, напомнившие, что пора плыть далее. Дежнёв оставил работу и согласился, что пора в путь, а Николаю он сказал:
— На обратном пути закончу работу. Непременно закончу. Будет тебе миска под простоквашу.
— Сперва поешьте. Обижусь, если отплывёте, не позавтракав, — ответил ему гостеприимный якут.
Подали по чашке кумыса и по ломтику жареной конины. Недавно брат Василий забил жеребёнка. Опять Абакаяда проворно носилась по жилищу, обнося гостей едой.
Когда пришлось прощаться с хозяевами, Дежнёв уловил момент и сказал девушке:
— Какая ты красивая, Аба.
Абакаяда слегка смутилась и ответила тихо:
— Такая, как все девушки. Пока молодая, наверное, красивая. А состарюсь, как моя мама, и не взглянете.
— Для меня всегда будешь молодой, как сейчас. Слышишь, Аба?
Поездка на Алдан была мирной и успешной. Дежнёв с казаками возвращались с собранным ясаком. Опять сделали привал в якутском селении, повидали Николая и Василия. Абакаяда приветливо улыбалась казакам как старым знакомым. Николай отдал распоряжение дочери накормить гостей, а Дежнёва спросил:
— Не забыл своё обещание?
— Не забыл, конечно. Обещал тебе доделать миску. Где она, деревяшка?
Спутникам-казакам он приказал возвращаться с ясаком в Якутск.
— Как же ты, Семён Иваныч, без лодки-то? — спросил его один из казаков.
— За меня не беспокойтесь. Пешочком по бережку доберусь. Пятнадцать вёрст — для казака не даль.
Конечно, обещанная миска была только предлогом, чтобы задержаться в поселении. На самом деле его притягивала молоденькая миловидная якутка Аба.
Взявшись за работу, Семён показал всё своё уменье. Николай, да и Абакаяда с восхищением смотрели на его ловкие руки, точно рассчитанные движения стамески. Миска была готова, только не отшлифована как следует.
— Отшлифую, когда приеду к тебе в следующий раз. А сейчас, на ночь глядя, отправлюсь в путь. За ночь доберусь до острога.
— Никуда я тебя, Семён, не отпущу. Или накажут меня силы небесные. Люди говорят, по ночам медведи к реке выходят, шалят. У соседа моего телёнка задрали.
— Что ты предлагаешь, Николай?
— Ложись спать. А поутру дам тебе долблёнку. И сынок мой с тобой поплывёт. Хотя и невелик, а гребец неплохой.
— А сколько лет твоему сынку?
— Двенадцать скоро.
— Мал для такого плаванья. Вдруг не совладает с течением и занесёт его на середину реки. Другой бы кто-нибудь...
— Этот самый старший из моих сыновей. Остальные совсем крошки.
— Ты не считаешь Абу.
— Девчонка же. Что её считать?
— Не скажи. Видел, какая она лихая наездница. Сколько в ней силы, ловкости! Пусть она вместе с братцем сопровождает меня.
— Долблёнка мала для троих.
— Тогда пусть Аба поплывёт со мной. Уверен, что и гребец она отличный.
— Видишь ли, Семён... Отпускать девушку одну с мужчиной у нас как-то не принято. Мало ли что может случиться?
— Неужели думаешь, Николай, что я могу чем-нибудь обидеть твою дочь?
— Я этого не сказал. Но люди-то что скажут?
— Отпусти Абакаяду со мной. Я ей хороший подарок сделаю. И давай у самой Абы спросим, хотела бы она со мной в Якутск сплавать.
— Что ты... У нас, народа саха, не принято спрашивать согласия у женщины, тем более у девушек. Муж или отец семейства сам решает, как ей поступать.
— Тогда решай, Николай. И ещё могу тебя и твоего брата порадовать хорошей новостью. Сказывал мне наш атаман Галкин... Казаки намереваются закупать у вас лыжи и сёдла, много пар лыж и много седел. Подскажу Галкину, что вы можете принять такой заказ и изготовить лыжи и сёдла. Вам от этого будет большая выгода.