Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Хорошая новость. Так и быть... Из расположения к тебе отпускаю Абу. Только не обижай её. Ей ещё много в жизни обид терпеть придётся, от будущего мужа, тестя... У нас муж полный господин над женой, а её дело слушаться и ублажать мужа, безропотно переносить свою женскую долю.
— У нас, поморов, другие обычаи. Женщина в семье свою долю власти имеет. Убедишься сам, если когда-нибудь дочь твоя станет женой русского. Что скажешь на это, Николай?
— У саха такие дела сгоряча не делаются. Присмотреться должен жених к невесте, убедиться, что он ей мил. Потом сватов заслать к отцу невесты, о калыме договориться, о свадебном пире. А что тебя это так заинтересовало?
— Да как не заинтересовать. Мне уже тридцать пять годков. Давно пора бы семью заводить, детей нарожать. Надеюсь, у нас с тобой ещё будет разговор об этом.
Когда они садились в долблёнку, Дежнёв спросил Абакаяду, по своей ли воле она отправилась сопровождать его. Якутка ответила просто:
— Почему бы не сплавать в крепость? Никогда не видела ваших русских женщин. Интересно посмотреть — как они выглядят, как одеваются.
— Женщины как женщины, — просто ответил Дежнёв. — Всё у них на своих местах, как и у ваших женщин — саха. Только одеваются на свой русский лад. Кожаных штанов не носят. Только длинные платья или сарафаны, а поверх кацавейки. Сама увидишь.
— Много ваших женщин в крепости?
— Нет, немного. Казаки часто женятся на якутках, которые принимают веру своих мужей, усваивают русские обычаи.
— Как это — усваивают русские обычаи?
— А вот, послушай... Одеваются на русский лад, пищу готовят русскую, в храм ходят молиться и ещё в баню...
— Что такое баня?
— Как бы тебе это объяснить? Да нет, словами это не объяснишь. Это надо прочувствовать. Баня — это пышущий жар, горячий пар, бадья с кипятком и берёзовый веник, которым паришь тело. Выскакиваешь из бани, словно заново рождённый. Чувствуешь во всём теле необыкновенную лёгкость. Вот что такое русская баня.
— Мы, народ саха, не знаем бани. Летом, бывает, купаемся в тихой протоке.
— Мой товарищ Трофим женат на якутке. Хорошо живут, дружно. Я вас непременно познакомлю. Расспроси Катеринку про баню. Она тебе скажет, что русская баня — это прекрасно, это рай земной.
— Что такое рай земной?
— Это говорят не в прямом смысле. Когда тебе очень, очень хорошо, когда, например, рядом с тобой любимый человек, можно сказать — ты попал в рай.
— Вы, русские, говорите так непонятно.
— Что же тут непонятного? Вот с тобой, Аба, мне хорошо, как в раю. Ты могла бы когда-нибудь выйти замуж за русского?
— Наша девушка не вольна решать свою судьбу. Решение принимает отец, глава семьи. И девушка должна послушаться.
— Если я когда-нибудь решусь жениться на якутке, сперва присмотрюсь к девушке, постараюсь ей понравиться и спрошу её — хотела бы она разделить со мной жизнь. И только после этого пойду к её отцу свататься. У нас, русских, делается это так.
— Ты хорошо говоришь, Семён. Наверное, ты хороший человек. — Абакаяда умолкла и нахмурилась, думая о чём-то своём. Они плыли против течения. Дежнёв сильными взмахами весла управлял долблёнкой. Когда якутка заметила его усталость, взяла у него весло и сама стала грести не хуже его. Семён Иванович залюбовался её сильными размеренными движениями. Как видно, грести ей было не впервые.
Места по ленским берегам на подступах к Якутску были сравнительно обжитыми. На пути Дежнёва попадались несколько якутских поселений, паслись стада скота. Местность здесь была ровная, низменная. Лесная опушка тянулась вдоль берега зубчатой кромкой. Иногда в хвойные массивы вклинивались куртины берёзы и ольхи с желтеющими листьями.
Вот показались на берегу рассыпанные в беспорядке избы посада, а на некотором отдалении от берега частокол, окружавший острог, и луковичная главка деревянной церковки.
Абакаяда хотела было попрощаться с Дежнёвым и пуститься в обратный путь. Но Семён Иванович удержал её.
— Повремени. Позволь сделать тебе подарок.
— Какой ещё подарок?
— А вот увидишь. Пойдём на торжище.
Гостиного двора в Якутске ещё не было. Купеческие лавки и амбары беспорядочно рассыпаны по торжищу. На пути Дежнёва встречались знакомые казаки и торговые люди. Они с любопытством разглядывали его спутницу и отпускали шутки.
— Где ты, Семейка, такую красотку отыскал?
— Видать, заарканила добра молодца.
Семён Иванович отделывался ответными шуточками. Он привёл Абакаяду к Исайке Козоногову, приказчику одного из богатых сибирских купцов. Козоноговская лавка выглядела убого. Два свёртка сукна на прилавке, десяток восковых свечей, пара грубых мужских сапог, подбитых железными подковками, да бараний полушубок на гвозде, вбитом в стену, да ещё кое-какая кухонная утварь на полке — вот и всё, чем богата лавка. Но Семён Иванович знал секреты козоноговской торговли. Его амбары и кладовые были битком набиты всякой всячиной — от охотничьего пороха и рыболовных снастей до женских украшений и лампадного масла. И если посетитель мог толково объяснить Исайке, что бы он хотел купить, приказчик коротко отвечал — «непременно будет» и исчезал на время. То ли открывал один из своих вместительных амбаров и рылся в его бездонных закромах, то ли бегал по соседним торговым людям, но всегда возвращался с запрошенным товаром.
— Зачем тебе понадобился Исайка, казак? — спросил Дежнёва приказчик.
— Не понадобился бы, прошёл мимо, — ответил Семён Иванович. — Да вижу, что напрасно зашёл к тебе, Исай. Не велик у тебя выбор.
— Не смотри на мой выбор. Скажи, что тебе надобно. Из-под земли достану.
— Достанешь ли? Нужны мне сафьяновые сапожки, расшитые красивым узором. И непременно из красного сафьяна. Хочу царский подарок вот этой девице сделать.
— Невелика диковинка. В моих амбарах таких сапожек нет. А имеются они у Харлампия Забалуева, соседа моего.
— Откуда знаешь, что у Харлампия такие сапожки есть?
— Исайка всё знает. Забалуев похвастал мне, что попадья покупала у него днями красные сафьяновые сапожки для младшей поповны.
Приказчик оставил в лавке помощника и сам исчез.
— Подарю тебе новые сапожки, не сапоги — загляденье, — пообещал Дежнёв Абакаяде, посмотрев на её старые, запущенные и латаные-перелатаные сапоги из конской кожи мехом наверх. По-якутски такая обувь называлась саары.
Исайка вернулся не скоро. Принёс две пары сапог из красной сафьяновой кожи, расшитых по голенищам замысловатым узором. Как раз о таких и мечтал Семён Иванович. Он усадил Абакаяду на лавку, снял с её ног старые сапоги, ласково прошёлся ладонями по её крепким мускулистым икрам, коленям. Появилось шальное желание. Поцеловал бы колени, если бы не присутствие Исайки. Колени были такими круглыми, манящими, и сама девушка пахла здоровой женской плотью. Но Исайка, известный болтун и сплетник, мог растрезвонить об этом на весь посад.