Семейная жизнь весом в 158 фунтов

Ирвинг Джон Уинслоу

Он растянул мои трусы так, что туда могли бы влезть двое, резинка чуть не лопнула, затем смял их в комок и бросил в угол.

– Им нравится оставлять после себя свои вещи, чтобы у них был повод прийти обратно. Она тоже так поступает, – ворчал он.

Эдит показалось все полной ерундой. В то же утро она отнесла трусы Утч. Обе нашли это очень смешным.

Вскоре я вынул из ящика те же самые трусы. Что-то с ними было неладно. Они оказались пополам разрезанными бритвой, так что стали похожи на абсурдно короткую юбочку. Так сказать, причинное место в свободном

полете.

– Утч, – сказал я, – что случилось с моими трусами? Она сказала, что это те, которые принесла Эдит.

Позже я спросил Эдит, не она ли разрезала их, просто в шутку? Конечно нет. И это была не шутка. В этом весь он. Символы его не отличались утонченностью.

– Черт бы его побрал! – завопил я. – Чего он хочет? Если он хочет прекратить все, почему бы просто не сказать об этом? Если он так чертовски страдает, почему же он тянет всю эту канитель? Ему нравится быть мучеником?

– Пожалуйста, – мягко сказала Утч. – Мы все прекрасно знаем, что если кто-то и прекратит все, то именно он.

– Он просто издевается над нами, – сказал я. – Проверяет меня и Эдит, вот и все. Он так ревнует, что уверен, будто мы не сможем прекратить это, вот и смотрит, сколько еще мы выдержим. Может, если мы с Эдит предложим прекратить все, тогда он поймет, что никто не собирался никого обижать, тогда он почувствует облегчение и вновь ощутит желание. Но Утч покачала головой.

– Нет, пожалуйста, ничего не надо делать, – сказала она. – Оставьте его в покое, пусть все остается как есть, как он хочет.

– Как он хочет! – возмутился я. – Тебе ведь тоже не все нравится, что хочет он, я ведь знаю!

– Верно, – сказала она. – Но это лучше, чем вообще ничего.

– Вот что, я думаю, мы с Эдит должны сказать, что прекращаем наши отношения прямо сейчас, и, может быть, это убедительно.

– Пожалуйста, – сказала Утч. Она чуть не плакала. – Тогда он и правда может все прекратить. – Еле выговорила она это и разрыдалась.

Я испугался. Обнял ее и стал гладить по волосам, но она продолжала всхлипывать.

– Утч? – спросил я, с трудом узнавая собственный голос. – Утч, разве ты не могла бы остановиться, если было бы нужно? А?

Она обняла меня, прижалась лицом к моему животу и повисла на моем колене.

– Нет, – прошептала она, – я вряд ли смогла бы. Я не перенесу, если это все кончится.

– Да, но если бы мы были вынуждены? – спросил я. – Конечно, ты смогла бы, Утч.

Но она ничего не ответила и продолжала плакать. Я держал ее в объятиях, пока она не уснула. Все это время я думал о том, что наши с Эдит отношения пугают Северина, а Утч, казалось, сохраняет хладнокровие. Все это время я думал, что Северин бесится из-за того, что у нас с Эдит слишком много общего. Подразумевалось, что у него с Утч слишком мало. Так что же происходит?

Несколькими неделями раньше на большом банкете я почувствовал, что Северина злило повышенное внимание к нему Утч и то внимание, которое мы с Эдит оказывали друг к другу, хотя всегда держались скромнее, чем они. Утч, немного пьяненькая, повисла на Северине, прося потанцевать с ней, и ему стало неловко. Позже, этой ночью, когда он вернулся домой и разбудил нас с Эдит, он сказал мне вслед: «Позаботься о своей жене». Меня взбесил его начальственный тон, и я вышел, не произнеся ни слова. Может быть, он имел в виду, что я не должен позволять ей пить так много, а может, она пожаловалась ему на невнимание к ней. Но когда я выложил это Утч, она покачала головой и сказала: «Понятия не имею, о чем он говорил».

Теперь я подумал, не предупреждал ли он меня о глубине чувств Утч к нему? Поистине, его тщеславие не имеет пределов!

Поздно ночью я перенес Утч на кровать и уложил ее прямо в одежде. Я знал, что разбужу ее, если начну раздевать. Я позвонил Эдит. Это случалось редко, и у нас был условный сигнал: я набирал номер, после первого гудка вешал трубку, немного выжидал и потом снова набирал. Если она не спала и слышала первый звонок, то тут же брала трубку. Если гудок в трубке раздавался дважды, – значит, она либо спит, либо не может разговаривать, и я вешал трубку. Северин от этого никогда не просыпался.

На сей раз она ответила:

– В чем дело?

В голосе слышалось раздражение.

– Я просто думал о тебе.

– Знаешь, я устала, – сказала она. – Они что, ссорились там?

– Я очень беспокоюсь, – признался я.

– Потом поговорим, – сказала Эдит.

– Он не спит?

– Спит. А в чем дело?

– Если он хочет все прекратить, – сказал я, – почему же он этого не делает?

Ответа не последовало.

– Эдит? – сказал я.

– Да? – сказала она, но было ясно, что на мой вопрос не собирается отвечать.

– Он хочет прекратить? – спросил я. – Если да, а ведет он себя, ей-богу именно так, то в чем же дело?

– Я ему уже предлагала, – сказала она.

Я знал, что она говорит правду, но каждый раз мне было больно слышать это.

– Но он не принял твоего предложения, – сказал я.

– Нет.

– Почему?

– Должно быть, ему все нравится, – сказала она, но, даже не видя ее лица, я понял, что она лжет.

– Странные вещи ему нравятся, – сказал я.

– Он считает, что я использую силовые приемы, – сказала она.

– Что?

– Он считает, что обязан мне.

– Ты никогда не говорила об этом, – сказал я.

Мне очень не понравились все эти разговоры о силовых приемах и что кто-то кому-то обязан. Это было серьезное упущение – не знать. Я полагал, Эдит рассказывает мне все, что важно знать любовникам.

– Да, не говорила, – призналась она. Судя по ее тону, и не собиралась.

– А тебе не кажется, что хорошо бы мне знать?

– Есть множество вещей, о которых не стоит говорить, – сказала она, – и, думаю, это правильно. Северин уверен, что женам и любовницам надо рассказывать все, но ведь ты так не считаешь, почему же я должна говорить?