Семейные драмы российских монархов
Шрифт:
По словам Сергея Салтыкова, он с согласия государыни уговорил наследника сделать эту операцию, результатом чего и явилось рождения Павла Петровича.
К достоинствам этой версии следует отнести то, что она единственная точно описывает проблему с медицинской точки зрения, указывая и диагноз, и метод его лечения. В то, что императрица дала Салтыкову карт-бланш на уговоры наследника, верится куда больше, чем в то, что она дала ему приказ соблазнить великую княгиню.
В пользу этой версии говорит и отношение Петра Фёдоровича к новорождённому сыну. А.С. Мыльников, проанализировав переписку царевича, обратил внимание, что извещение зарубежным дворам о рождении наследника великий князь отправил буквально на следующий день после того, как это произошло. Сами письма, несмотря на формальный характер, выдержаны в весьма позитивном и оптимистичном ключе. Исследователь предположил, что помимо удовлетворения от заметного улучшения своих династических позиций Пётр Фёдорович испытывал и отцовскую гордость по поводу рождения первенца, что вряд ли было бы возможным, если бы ребёнок был не его.
Кроме прямых и косвенных свидетельств мы имеем ещё одно подтверждение возможности такого развития событий. Дело в том, что почти точно такая же история произошла и при французском дворе. 16 мая 1770 года эрцгерцогиня Империи Мария-Антуанетта вышла замуж за наследника французского престола Людовика (будущего короля Людовика XVI). Этот брак оставался бесплодным в течение 7 лет по причине фимоза, которым страдал муж. Уговорить его на хирургическую операцию смог только император Священной Римской империи Иосиф, лично прибывший для этого в Париж.
Всё это позволяет нам считать версию Шампо достоверной, за исключением некоторых деталей. Несомненно, Салтыков информировал французского дипломата не по своей воле, а по указаниям внешнеполитического ведомства России. Таким образом русское правительство пыталось доказать законность происхождения наследника, опровергая расползавшиеся по Европе слухи.
А как же роман Екатерины и Салтыкова, столь подробно описанный в «Записках»? В данном случае великая княгиня обманывалась, принимая за искренние чувства интригу ловкого политического дельца. Сергей Салтыков выполнил две политические задачи — наладил отношения между Екатериной и своим патроном вице-канцлером Бестужевым-Рюминым и способствовал тому, что у великокняжеской четы появился наследник, после чего вернулся к продолжению дипломатической карьеры. {16}
16
Пётр III высоко ценил Салтыкова и после прихода к власти назначил его на ответственный пост русского резидента в Париже. Однако после переворота 1762 года Салтыков был переведён в заштатный Регенсбург, а вскоре после этого, как и многие другие русские дипломаты Елизаветинской эпохи, подал в отставку, не желая нести ответственность за политику, проводимую Екатериной (подробнее см.: Писаренко К.А. Ошибка императрицы. М.: Вече, 2008).
Для Екатерины её первый роман обернулся жестоким разочарованием. Она впервые столкнулась с тем, что к ней относятся не только и не сколько как к женщине, сколько как к политику. С одной стороны, это льстило её политическим амбициям, с другой — больно задевало женское самолюбие.
Надо отметить, что в российской императорской семье относились к вопросу о происхождении императора Павла Петровича на редкость спокойно и даже с юмором. Так, когда император Александр III узнал о существовании версии о незаконнорождённости Павла, он будто бы перекрестился и сказал: «Слава Богу! Мы русские!», а когда ознакомился с её опровержением, добавил: «Слава Богу! Мы законные!» {17}
17
Есть и другие доводы в пользу законности происхождения Павла Петровича. Один из историков предлагает просто положить рядом портреты Петра III и Павла I и наглядно убедиться в их внешнем сходстве. Действительно, сходство есть, и немалое, но, проводя такое сравнение, надо учитывать, что родители Павла Петровича были близкими родственниками (троюродные брат и сестра) и столь похожий на отца внешний облик Павел вполне мог унаследовать от матери.
После рождения сына Пётр Фёдорович заметно укрепил свои династические позиции и как наследник русского престола, и как владетельный герцог Гольштейн-Готторпский. Постепенно он налаживает отношения с представителями русской элиты, которые начинают видеть в нём нового государя.
Политическая деятельность Петра Фёдоровича была подчинена интересам его будущего правления. «Несомненно, уже тогда начали складываться основные идеи и замыслы, которые он попытался реализовать при вступлении на престол. Великий князь начинает всё чаще высказывать своё мнение по поводу некоторых вопросов внутренней и внешней политики страны. Поскольку здоровье императрицы оставляло желать лучшего, влиятельные группировки элиты начали искать контакты с будущим государем. Наиболее заметную роль в его окружении стали играть Воронцовы. Представители старинного боярского рода, основатель которого служил ещё первому из московских князей Даниилу Александровичу, Воронцовы веками поставляли русскому государству высококлассных управленцев и толковых военачальников. Их близость к великому князю объясняется не только его симпатией к Елизавете Воронцовой, но и политическим расчётом.
Стали находить общий язык с Петром Фёдоровичем и Шуваловы, входившие в ближнее окружение Елизаветы. Страна готовилась принять нового государя.
А что же Екатерина? Она тоже стала искать силы, на которые могла бы опереться в политике. И такие силы нашлись. На первый взгляд это кажется странным — кто мог поддержать не имеющую никаких прав на трон авантюристку в её стремлении к власти? Конечно, взгляды наследника и его личность не у всех вызывали симпатию, но ведь он был законным государем, а в монархической системе уровень борьбы элит и политических группировок всегда идёт, не затрагивая самодержца. Борются за влияние на монарха, за доступ к нему, за те или иные решения, но никогда не затрагивается напрямую сама особа государя. Ибо его главная функция — сохранение устоев системы. Так было в XVI–XVII веках, так будет в XIX веке. Лишь в начале XX века среди элиты появятся желающие кардинально изменить «правила игры».
Но сложившаяся во второй четверти XVIII века политическая ситуация в России во многом отличалась от идеального образца монархической системы. «Устав о наследии престола» Петра Великого выбил из-под монархии важнейшую опору — положение о том, что выбор государя не зависит от человеческой воли. Пришедшие к власти в результате дворцовых переворотов Екатерина I и её дочь не обладали защитным иммунитетом, обычным для монархии. Они должны в значительно большей степени считаться с мнением и интересами элиты и, более того, закрывать глаза на её проступки. И здесь мы снова вернёмся к проблеме коррупции, которая уже сыграла один раз важную роль в истории российской царской семьи (см. выше главу о судьбе царевича Алексея).
Дело в том, что при монархическом государственном устройстве механизмы борьбы с нечестностью госслужащих работают совсем по-другому, нежели при знакомой нам демократии. В современном нам государстве чиновник является обычным служащим по найму и, как мы уже говорили выше, в основе его мотивации лежит материальная выгода — мне платят зарплату, я делаю свою работу. Такой подход делает управленца уязвимым перед предложением материальных благ со стороны. Важно также, что положение высших чиновников, включая главу демократического государства, ничем не отличается от чиновников нижестоящих. В результате коррупция является одной из главных проблем для демократии.
Конечно, демократическое общество уделяет значительное внимание борьбе с коррупцией, стремясь, с одной стороны, ограничить зону ответственности чиновников, а с другой — создавая мощные органы по борьбе с коррупцией. Всё это приводит к значительному увеличению государственного аппарата, а также к снижению его эффективности.
По-другому обстоит дело при монархии. Мотивация чиновника не ограничивается лишь получением материального вознаграждения за проделанную работу, но может иметь в своей основе идею служения государю как форму религиозного служения. Для такого человека подкуп будет не просто нарушением должностных инструкций, но и религиозным проступком. Безусловно, далеко не все чиновники являют собой образец добродетели и строгого следования долгу, но важно, что сама идеология государственной службы при монархии не допускает принятие посулов со стороны.
Важно отметить принципиальную разницу в распространении коррупции в монархическом и демократическом обществах — при демократии уровень коррумпированности чиновников возрастает снизу вверх, то есть наиболее коррумпированными являются управленцы высшего звена. При монархии, напротив, отбор чиновников идёт таким образом, что уровень коррупции снижается с ростом служебного положения.
Борьба с коррупцией при монархии значительно отличается от таковой при демократии. Отличается наличием на самом верху государственной пирамиды человека, который в принципе не может быть подвергнут коррупции — государя. И именно это позволяет вести успешную борьбу с коррупцией на самом высоком уровне, даже среди лиц, приближённых к особе его императорского величества. Угроза «дойду до государя» была не пустым звуком и вводила в трепет не одно поколение чиновников.